155 
– Здесь по-черному моются, – продолжал отец Василий, – у вас в Москве, наверное, ванна?
– Да, есть ванна.
– В моих местах, – сказал отец Василий, – тоже черные баньки, а то просто залезут в печь и моются. Здесь народ куда чистоплотнее.
– Вы откуда? – спросил Саша.
– Из Рязанской области. Кораблинского района, слыхали?
– Рязанскую область знаю, а Кораблинский район – нет.
– Наши места южные, – улыбаясь, рассказывал отец Василий, – яблочные. Здесь вы не увидите ни яблочка, ни груши, будете по ним тосковать. Брусника, черника, голубица – вот и вся ягода, ну, морошка еще, черная смородина, мелкая, лесная. А фруктов никаких.
– Придется обойтись без фруктов, – сказал Саша, с наслаждением перебирая пальцами в горячей воде.
– Вы их мыльцем, мыльцем, вот я вам намылю. – Отец Василий взял мыло и мочалку.
– Что вы, что вы, не надо, я сам! – испугался Саша.
Но отец Василий уже обмакнул мочалку в воду, намылил ее, наклонился и начал тереть Сашину ногу.
– Не надо! Что вы, в самом деле! – закричал Саша, пытаясь вырвать ноги и боясь в то же время расплескать воду.
– Ничего, ничего, – ласковым голосом говорил отец Василий, растирая Сашину ногу, – вам неудобно, а мне удобно.
– Нет, нет, спасибо! – Саша наконец отобрал у него мочалку.
– Ну, мойте. – Отец Василий вытер руки полотенцем.
– Чем вы тут занимаетесь? – спросил Саша.
– Работаю, хозяевам помогаю, кормят – спасибо. Народ хороший, отзывчивый народ. Вы к ним с добром, и они вас вознаградят. Уведут, наверно, отсюда ссылку.
– Почему?
– Из-за колхоза. Личного хозяйства нет, заработать негде, а в колхоз ссыльных не принимают. Есть тут колхозы из спецпереселенцев, из раскулаченных, и туда не берут…
– Странные сыновья у хозяев, похожи на черкесов.
Отец Василий улыбнулся:
– Согрешила хозяйка в молодости. Жил у них на квартире ссыльный кавказец, красавец, говорят. Ну и случился грех.
– Не раз, видно, случился, – заметил Саша, – сыновей трое.
– Он жил у них девять лет, – охотно объяснил отец Василий, – потом уехал. Дети остались. Хозяин их считает за своих, а они его за отца. Тут испокон веку ссылка, перемешался народ. Живут хорошо, ладно, вот и меня призрели. Веры у них особой нет, в этих местах веры настоящей никогда не было. Сибирь, а все же совесть требует своего.
– Справляете службу?
– Церковь закрыта… Так, поговоришь, утешишь.
Саша вытер ноги, натянул носки.
– Спать ложитесь, отдыхайте, – сказал отец Василий.
– Таз вынесу, тогда лягу, – ответил Саша.
– Я вынесу. – Отец Василий поднял таз. – Вы не знаете куда.
Потом вернулся с тряпкой, затер пол и вынес котел.
Опять вернулся, разобрал постель.
– Ложитесь!
– Как? А вы?
– Найду, где лечь, я у себя дома, ложитесь.
– Ни за что! Я лягу на полу.
– Пол холодный, простудитесь. А я люблю спать на печи.
– Я тоже люблю спать на печке, – сказал Саша.
– Хозяева уже легли, придется их беспокоить, – ответил отец Василий, – а я лягу тихонечко, никто не услышит.
Он мягко убеждал Сашу, но в его мягкости была твердость человека, которому ничто не помешает исполнить долг. Долг – отдавать другому то, что у тебя есть, а ничего, кроме таза с водой и узкой жесткой кровати, у него нет.
Саша лег на кровать, почувствовал холодок простыни, давно он не спал на простыне, давно не укрывался теплым одеялом, потянулся, повернулся к стенке и заснул.
В тюрьме сон его стал чуток, утренний шорох разбудил его. Это отец Василий встал с пола, где спал на дохе, покрывшись шубой.
– Ну вот, – Саша уселся на кровати, – а сказали, ляжете на печке.
– Сунулся я на печь, – весело ответил отец Василий, – а там уже все занято. Я и здесь неплохо устроился, выспался очень прекрасно.
– Вы не должны уступать свою постель каждому проезжему, их много, вы один.
– Где же много? – возразил отец Василий, причесываясь перед висевшим на стене карманным зеркальцем и завязывая косичку. – Три месяца вовсе не было. И в дорогу бывают не каждый день, и ставят их по домам в очередь. В год, может, один или два попадут на нашу квартиру. Я на этой кровати сплю каждую ночь, мне безразлично, а вам какой-никакой, а отдых. Спите, есть еще время.
Он вышел. Саша повернулся на другой бок и заснул.
И снова его разбудил отец Василий: вернулся, снял грязные сапоги, надел домашнюю рясу.
– Вот теперь вставайте, умывайтесь, будем завтракать.
На завтрак опять яишня, горячие шаньги и кирпичный чай. Все ушли на работу, только старуха хозяйка возилась у печи.
155 
