43 
* * *
Даже для раненого и страдающего от боли Семиун вел себя слишком буйно. Шак уже начинал опасаться, не привел ли удар ножом по голове к необратимым последствиям, не теряет ли его компаньон рассудок. Парень ерзал по тюкам (парочку мешков с мягкими шкурами бродяга для удобства оставил на телеге, а не выкинул, как остальные, на обочину), постоянно кричал, захлебываясь слюной, ругался, отчаянно жестикулировал, сбивая повязку, с трудом наложенную на поясницу, и в редких промежутках между ругательствами в адрес возницы утруждал бедную голову Шака непонятными, но грозно звучащими терминами. Все было бы ничего, бродяга уже стал привыкать к неадекватному поведению напарника, но время от времени лекарь делал попытки покинуть телегу. Его приходилось утихомиривать, притом осторожно, не повреждая больные места, а уж о том, чтобы привести самый весомый аргумент в любом научном споре – удар кулаком по макушке, не могло быть, к сожалению, и речи.
– Да как ты мог?! Ну, как, как до такого можно было додуматься?! – в очередной, в пятый или шестой по счету, раз завел любимую песню занудливый эскулап: – В графстве мор, а ты затащил меня на телегу дохлого мужика, да еще сам в его шмотки обрядился! Он же со стороны замка ехал, а вдруг он из одной из тех деревень?!
– Возможно, но не факт, – уклончиво ответил Шак, уже уставший оправдываться и спорить с крикливым смутьяном.
Семиун самозабвенно орал и не слушал аргументов оппонента. Он просто не дал Шаку ни разу довести его речь до конца. Как только бродяга открывал рот, лекарь принимался ругаться неизвестными простому народу словами: «дезинфекция», «инкубационный период», «латентная фаза», «микротельца» и другими, выражающими прочие, чуждые слуху понятия. В конце концов темный неуч-шарлатан устал выслушивать агрессивное нытье ученого мужа, бросил поводья и, развернувшись к собеседнику лицом, приставил к его голове самострел, для пущей убедительности заряженный.
– Послушай, ты, сын пробирки и старых щипцов, ты еще долго меня доставать будешь?! Я заразы всякой пуще тебя боюсь, но уже сказал, мужик не от «анъфьекции» помер, а от амулета, – возница знал, как правильно произносится мудреное слово, но специально искорежил его, чтобы придать своему выступлению легкий налет пренебрежительности и сарказма. – Кроме вшей я от его портков ничего не подцеплю, да и сомнительно, чтоб они у него водились. У них ведь, тварей примитивных, «анкубацийонного» времени нет, они, как жрать захотят, так и кусают!
– Только неучи верят в силу амулетов, – невозмутимо стоял на своем Семиун, а потом так же спокойно, как будто невзначай, добавил: – Самострел убери, все равно же не выстрелишь, а держать тяжко, поди…
– Ничего, сдюжу, – произнес Шак, но оружие все же опустил.
Тяжелая, примитивно сляпанная штуковина уже сыграла свою роль. Она заставила Семиуна перестать кидаться беспочвенными обвинениями и превратиться из беснующегося самодура-оратора во внимательного слушателя, по крайней мере, бродяге так показалось.
– Сила у амулета есть, но она не в том, в чем ты думаешь, – Шак осторожно развернул камзол и показал партнеру маленький, блестящий кругляш с серо-зеленоватым камнем посередине и таинственными знаками по краям. – Это не просто амулет, не одна из множества безделушек, что продают на дорогах шарлатаны вроде меня. Это амулет, точнее, родовой оберег далерского шамана. У далеров, это довольно многочисленное племя дикарей, обитающее в лесах правобережья Удмиры, собственность шамана считается священной, ее никто не имеет права брать в руки, кроме самого ведуна и его старшего сына – преемника. На амулет наложено проклятие, каждый, нарушивший запрет, умирает страшной, мучительной смертью.
– Бред, проклятий не существует, – возразил Семиун, но уже окончательно и бесповоротно перехвативший инициативу в разговоре шарлатан подал ему знак замолчать. – В зависимости от того, что ты под этим словом понимаешь. Если проклятие, кара небес, то совершенно с тобой согласен. Однако мы столкнулись с совершенно иным явлением. Видишь этот камень в середине?! Далеры называют его «аракором», а научного названия наверняка нет, поскольку здесь он не встречается. У него есть очень интересное свойство. Если его подставить под лучи солнца, то он становится влажным и при этом выделяет яд, смертельный как для человека, так и для любого иного живого существа.
Шак осторожно взял в руки камзол и поднес его ближе к Семиуну, показывая, что поверхность камня покрылась испариной, а под амулетом, на толстой ткани камзола, появилось малюсенькое, желтоватое пятно.
43 
