Особенно,... 
75 
Сгорбленная, худощавая старушонка лет девяноста, если не более, являвшаяся хозяйкой разваливающейся конуры, даже не думала оказывать сопротивление или стенать. Она, как мышка-норушка, зашаркала тонюсенькими ножками к люку в подвал, по привычке спасая свои одряхлевшие и уже давно не представлявшие интереса телеса от ввалившихся к ней в дом мужиков. Уложив Семиуна на пол возле печки, Шак сгреб бабулю в охапку и переместил с пола на кровать, руководствуясь, естественно, лишь благими побуждениями.
– Нечего тебе, бабуся, по погребам кости морозить! Не боись, дело сделаю, и уйдем! – успокоил бродяга хозяйку, а сам прильнул к маленькому оконцу, пытаясь разглядеть, что происходит снаружи.
Момент для приготовления зелья был выбран не самый удачный, но так уж устроена жизнь: коль что-то не заладилось, и все остальное идет наперекосяк. Бой медленно перемещался от центра деревни к окраине. Умело используя численное преимущество, разбойники вытесняли налетчиков. Самое интересное, что схватка возникла из-за ничего, из-за глупой неразберихи вооруженные люди теперь убивали друг друга и горели дома мирных жителей.
Увидеть много Шаку не удалось: картину боя, идущего буквально уже под окнами, застилали дым и медленно оседавшие клубы поднятой копытами пыли. Однако доносившиеся сквозь щели в стенах звуки дополняли и компенсировали убогие образы. Вот охранники не выдержали дружного напора разбойников, вот бросились наутек, позабыв о тех, чьи лошади были убиты. А вот к ним подошла подмога, внушительное подкрепление, повергшее в ужас и заставившее бежать всего секунду назад праздновавших победу бандитов. Бой снова переместился от окраины к центру, оставив рядом с развалинами, где укрывались авантюристы, несколько свежих трупов.
– Ну, вот теперь, бабуся, можно и зельем заняться, – пробормотал бродяга, обращаясь к хозяйке, но на самом деле кидая слова в пустоту.
Неподвижно сидевшей на кровати старушонке, казалось, вовсе не было дела до того, что творилось во дворе и внутри ее хлипкой избушки. Она уже долгие годы жила, следуя инстинктам и обрывкам воспоминаний, каким-то чудом сохранившимся в ее почти разрушившейся памяти. Хозяйство у бабушки было весьма скудным – только самое необходимое, поэтому в ее конуре не было многих простых вещей, которые можно было без труда найти в любой другой избе. Морковь, редька, репчатый лук и, естественно, козлиная борода являлись недостающими компонентами волшебного отвара, компонентами, которые еще предстояло добыть. Подбросив в печку дровишек и поставив на огонь котелок, наполненный холодной водой, Шак, прихватив топор, направился во двор.
Из-за евшего глаза дыма видно не было даже собственных рук. Бой все еще шел, а пожар благополучно гулял по крышам домов. Тушить огонь жителям мешали сражавшиеся. Положение дел нужно было изменить, но сейчас, в данный момент, перед шарлатаном стояли задачи куда поважнее: остричь козла и обнаружить на ощупь грядки.
Морковь и редька сразу нашлись в огороде, притом в неимоверно больших количествах. Наверное, старушонка питалась исключительно ими, поэтому и дожила до столь преклонных лет. При всем уважении Шака к старости, древние старушки, одиноко доживающие свой век, не вызывали у него чувство сострадания. Многие из них и сами уж не рады, что задержались на этом свете, но искра жизни почему-то все никак не хочет покидать их меркнущее сознание. Провалы в памяти и сознании зачастую зло шутят со стариками, заставляя их творить поистине невероятные вещи, не находящие у любого человека в здравом уме ни малейшего логичного объяснения. Если за такой вот бабусей и присмотреть-то некому, то она вполне может натворить бед. Вернувшись в избушку, Шак застал именно тот момент, когда чахлая старушонка вытащила из печи тяжелый котелок и неизвестно зачем хотела вылить бурлящий кипяток на лежавшего на полу Семиуна. Вот уж верно говорят: старость – не радость. Чувствуя, что это далеко не последний фокус, который способен показать радостно улыбающийся во все четыре зуба цветочек с мутными глазками, Шак решился на крайние меры, хоть они и были ему неприятны. Он положил проказницу на кровать и крепко связал ее тонкие ручки да ножки полотенцами. Затем, стараясь не рассмеяться от тихого писка объекта опеки «Нашилую-ю-ют!», бродяга вернулся к печи и зашерудил кочергой.
Содержимое принесенного с собой узелка было брошено в котелок, отчего по конурке мгновенно распространился тошнотворный запах. Однако пискливой старушонке он был нипочем, она неустанно повторяла одно и то же слово, которое, возможно, годков пятьдесят-шестьдесят назад и было для нее актуально. Вслед за кистями водяной дамы и волосами оборотня в варево отправились редька с морковью. Шаку оставалось добыть еще две составляющие, и сделать это следовало как можно быстрее: долее четверти часа умирающему было не протянуть.
75 
