97 
– А потом был Бальдерик, – поник головой Седулий. – И самое ужасное, что я невольно оказался втянутым в это преступление.
«Вы были втянуты в каждое из них», – хотела произнести Эмма, но смолчала. Слушала рассказ Седулия, как он возвращался в монастырь, когда к нему навстречу вышел Видегунд. Весь в крови. И он, настоятель монастыря, глава всех христиан округи, вынужден был вместе со своим безумным сыном скрывать его преступление. Видегунд кричал, что поступить так ему было велено свыше, а несчастный отец плакал и умолял уйти из этих мест.
Все было тщетно – Видегунд лишь обозлился. Седулию с трудом удалось уговорить его спрятать останки Бальдерика, чтобы избежать пересудов об оборотне. Но после этого Седулий слег. И она, та, которую он считал причиной всех бед, выхаживала его. А потом настал праздник безумной ночи. И он, Седулий, настоял, чтобы Видегунд покинул селение. Он видел, как следил Видегунд за Эммой и Бруно, и опасался наихудшего. Но Видегунд ушел, Эмма вела себя благоразумно, и имелось слишком много красавиц, желающих завлечь пылкого старосту в свои объятия. Казалось, ничто не предвещало беды, и настоятель со спокойным сердцем отслужил молебен в крипте церковной башни. И если бы бес не попутал Эмму, если бы она не пошла в лес…
– Замолчите! – не выдержала Эмма. – Вы теперь готовы обвинить меня во всем. В то время как вы были единственным, кто мог прекратить это варварство, эти убийства. Но видит Бог…
– О, молчите! Ради всех святых, молчите, – стонал настоятель. – Я знаю, что я проклят, я знаю…
Но Эмма не хотела его жалеть. Он выставлял Видегунда несчастной безумной жертвой, заблудшей душой, попавшей в сети дьявола, в то время как в данной ситуации жертвой была именно она.
– Но ведь Видегунд не тронул вас, – слабо возражал аббат. – Он даже согласился привести меня к вам.
– Ну и что из того? – не унималась Эмма. – Вы ведь не можете помочь мне. Вы уйдете, когда он вам прикажет. А я останусь здесь похороненной заживо. И как вы сможете жить после этого? Хотя что я спрашиваю? Смогли же вы уживаться с тем грузом преступлений, что хранили в себе столько времени. Сможете и теперь. Но знайте: пока я пленница горы – я денно и нощно буду проклинать вас и даже самого дьявола назову вашим именем!
Настоятель стонал, закрыв ладонями лицо.
– Я не могу тебе помочь, девочка. Иначе ты погубишь моего сына. Ты все расскажешь всем и особенно Эврару.
– Эврару? – не поняла Эмма.
– Да, да, ему. Он приехал в утро после Иоанновой ночи, когда всем стало ясно, что ты пропала. И он стал искать тебя. Он даже Видегунда в чем-то заподозрил, когда тот пришел исповедаться ко мне в Святой Губерт. Мне еле удалось отвлечь его от сына, и только, когда он собрал и повел людей искать тебя в лес, мы смогли уйти в гору. Ибо я хотел воочию убедиться, что с тобой ничего не случилось. И клянусь, Эмма, я надеюсь убедить Видегунда отпустить тебя. Если, конечно, ты пообещаешь мне скрыть тайну оборотня Арденн.
Эмма в упор глядела на настоятеля.
– А вы бы сами смогли вывести меня?
Он стер слезы дрожащей рукой. Стоял, отвернувшись, прикусив нижнюю губу, подбородок у него сильно дрожал.
– Если на то будет воля Всевышнего. Я незнаком с этими переходами, однако когда Видегунд вел меня, я считал каждый поворот пещеры. И мог бы попробовать.
– Мог? Да вы должны, просто обязаны! – Теперь она почти трясла его. – Вы поможете мне, Седулий. Я обещаю, что не разглашу тайну Видегунда, если он покинет эти места. Иначе Эврар сам поймет, в чем дело, и тогда вашему сыну несдобровать. Ведь Эврар – не то, что здешние дикие люди. Он всех видит насквозь.
Она была готова запугать Седулия. Готова была пообещать ему все, что угодно, только бы он вывел ее отсюда. Хотя бы попробовал, и она обещала, настаивала, доказывала, понимая, что другого шанса у нее может и не быть.
В конце концов настоятель уступил. Он зажег новый факел и нерешительно двинулся во мраке пещеры. Эмма ступала за ним как тень. Повороты, поблескивающие во мраке сталактиты, дважды они потревожили скопище летучих мышей, и те едва не загасили факел. Эмме было страшно. Она ненавидела мрак подземелий. Она любила солнце, ветер, жизнь… Только такой ненормальный, как Видегунд, мог восхищаться этим мраком.
– Отче, вы уверены, что мы верно идем? – порой спрашивала Эмма.
Он останавливался, что-то тихо считал. Потом двигался дальше. Одно было ясно – назад они уже не могут вернуться.
97 
