Особенно,... 
112 
— … остатки скелета морской рептилии, привезенные с холмов Дорсета девочкой, знаешь ли, всего лишь чуть старше тебя. Она обнаружила кое-что очень важное, и все сама, задействовав свои глаза и разум.
— А что это было? Оно правда было похоже на эти облака?
— Ох, я не знаю. Я предполагаю. Оно умерло бессчетные века назад и сделалось камнем, таким же, как камень вокруг него.
— Может быть, кто-то сделал его из камня.
— Нет, однажды оно было живое.
— Ты его видел?
— Я о нем читал.
— Может быть, ты неправ. Может быть, Господь положил его туда, чтобы тебя одурачить.
Он тогда засмеялся, любуясь ее детским умом, сказками, кои тот порождал, ее способностью почти схватывать самую суть. Но сейчас, после представления, устроенного в лаборатории ее матерью, после истекших дней проживания под одной крышей с беспримесными фантазиями Констанс, воспоминание поменяло окрас. В тот день он очаровался утлой иллюзией (его дочь была маленькой умной сказочницей) и не увидел скрытой под ней затушеванной, горькой правды: она повторяла на попугайский манер сказанное кем-то еще, то ли матерью, то ли Норой, то ли какой-нибудь пустословящей церковной мышью в рваных одеждах, кою Констанс привечала в доме за чаем и печеньем, пока Джозеф отлучался. Однажды дочь схлестнется с ним в аналогичной ситуации; стоя один в запятнанном фартуке, он станет жалостно вымаливать ее прощение за то, что помог улучшить положение человечества. Он не сделал ничего, чтобы этому воспрепятствовать. Это случится. Он потеряет и ее.
Ибо влияние Констанс было воистину сильным. По возвращении в лабораторию он вопреки себе воспринял ее глазами и ушами жены. Представив себя женщиной, коя не способна переступить через непосредственные ощущения и эмоции, он согласился: это помещение ставило в тупик, даже причиняло боль. Констанс не обладала разумом, способным отринуть ужас момента в пользу отсроченной ценности взвешенного суждения, оттого увиденное здесь должно было потрясти ее до глубины души. Особенно тревожил гам. Джозеф припоминал, что, когда он поступил на службу, этот гам обеспокоил на несколько дней даже его (чей слух свыкся с пушками, с мужчинами, принимавшими на себя вражеский огонь, с хирургической палаткой).
Хирургическая палатка. Джозеф без труда мог вызвать из памяти скрежет пилы, режущей кость. В первый раз взяв инструмент в руки, он боялся, что проблюется или разрыдается на месте. Вместо этого и вопреки всем стараниям сохранить хладнокровие он повел себя гротескно: пилил и смеялся. Капрал перекусывал ремень, а Джозеф не мог сдержать хихиканье, пока рука его двигалась сама по себе. Он полагал, что никогда не свыкнется с подобными ужасами, однако вскоре уже мог выполнять самые отвратительные задачи в преддверье обеда, уняв нервический смех. Все же он должен был признать: при первом испытании Констанс сыграла лучше его.
XI
Джозефу полагалось заехать за Гарри и отправиться с ним к ужину и боксу, но благоразумие повелело ему провести вечер с женой и дочерью, дабы залатать прорехи равно в дисциплине и взаимовлечении, дабы приняться за очистку авгиевых конюшен своего дома.
Покинув Лабиринт по обыкновению последним, он навестил, таким образом, Делакортов с целью принести свои извинения.
Не успела маленькая пучеглазая служанка возвестить слабым валлийским голосом: «Мистер Бартон», — как Гарри завопил точно ребенок:
— Джо! Превосходно! Мы нуждаемся в руководстве по части военных действий.
Семейный пейзаж на полу гостиной поразил Джозефа, ибо, невзирая на заявленное равнодушие к семье, Гарри возлежал на ковре за взводом оловянных фигурок, что выстроились супротив тяжелой конницы под командованием маленького мальчика. На кушетке дремали две лимонные гончие, голова одной покоилась на брюхе другой. Они выглядели знакомо; быть может, их освободили от службы в Лабиринте.
Джозеф изучал картину, предоставляя Гарри возможность взять себя в руки и восстановить порядок, однако друг его оставался распластан, уперев подбородок в ладони, а собаки и не думали убираться с несуразного насеста.
— Присаживайся и посоветуй Гасу, будь любезен, как сформировать фалангу и все такое.
Джозеф сел на краешек кушетки.
— Пожалуйста, сэр, скажите, — вопросил мальчик, — верно ли они расставлены?
— Я прошу прощения. Я не служил в кавалерии.
112 
