62 
— Какая же англичанка примет столь незаслуженное подаяние? Когда наши мужья претерпели страдания, о коих мы, нежные женщины, и помыслить не можем? Труд женщины есть дань мужчине. Тосковать по отдохновению! Я посчитала бы это за срам, если вы, доктор Майлз, на правах друга разрешите мне выразиться без обиняков.
Он поглядел на нее поверх чашки:
— Могу ли я познакомиться с вашей дочерью?
Было совершенно непонятно, что скажет ему девочка; если он попросит переговорить с нею в отсутствие матери, все пропало.
— Сколь любезно с вашей стороны просить об этом.
Сэр, обнаружить перед вами ее способности к беседе будет для меня честью.
Констанс взошла в комнату девочки. Нора сидела в голубом кресле, и на голову ей была нахлобучена корона из газеты; Ангелика делала вид, будто прикована за руку и за ногу к кроватному столбику.
— Пойдем, ангелица. Нора, забери ее и отведи в купальню через две минуты, ни секундой позже.
Внизу Ангелика сделала реверанс и сказала, что очень рада познакомиться с доктором Майлзом. Он созерцал ребенка с раздражавшей сосредоточенностью.
Противоречие либо разоблачение — и грядущее Констанс черно.
— Ангелика Бартон, — сказал он. — Ангелика Бартон. Мисс Бартон, вы являете собой крохотную копию вашей милой мамочки.
— Спасибо, сэр. Мамочка очень милая.
— В самом деле. Я думаю… — продолжал он, согнулся влево и пошарил, двигая пальцами, в правом кармане жилета, — вот. Вкуснейшая лакрица… — он держал сжатый кулак у Ангеликиного носа, — … для девочки, коя может сказать мне… — ее глаза чуть скосились в направлении сладкой волны в океане запахов, — как в ее спаленке возник… — Ангелика прикусила губу, — … огонь.
Все. Он знал все, и одно его слово отнимет у Констанс все — ребенка, ее ограниченную свободу, — послав взамен «отдыхать». Она взглянула на Ангелику: теперь все зависело от ее мудрости.
— Набедокурив, мы сразу признаемся, — повторила Ангелика по памяти и полезла в отворяющуюся заскорузлую ладонь, и доктор Майлз рассмеялся. — Мамочка наткнулась на мою куклу, о чем, сэр, я правда сожалею.
— Мудрый ребенок! Вы же, миссис Бартон, — он развернулся к ней, — вы — великолепная хозяйка. Я отнял у вас слишком много времени.
— Наш разговор, доктор, доставил мне истинное наслаждение. Однако не представляю, что могло задержать Джозефа. Он будет ужасно расстроен.
— Оставьте. Передайте ему, будьте так любезны, что я поговорю с ним на другой день. Передайте ему, что доброта вознаградит самоё себя. Кроме того, я осмелюсь также сказать вам, миссис Бартон, что ваш супруг по очевидной причине ценит вас так высоко, что обвинить его можно лишь в чрезмерной заботе о вас. Уж никак не страшное преступление, а, миссис Бартон? Я всячески надеюсь, что вы его простите.
— Вы — замечательный друг нам обоим, доктор Майлз.
Она махала рукой, пока он взбирался в экипаж, присоединяясь к двум мужчинам, кои сидели внутри и, очевидно, ждали его в продолжение сей безумной беседы.
Простить. Она закрыла дверь; обещание Энн Монтегю боролось с просьбой доктора Майлза: закройте глаза, миссис Бартон, закройте глаза, беспокоиться не о чем, кроме разве слишком заботливого мужа. Простите его.
XXIV
Прибытия и отбытия Джозефа в истекшие дни были столь невразумительны, что казались зловещими сами по себе. Сегодня вечером он не потрудился предуведомить супругу об отлучке либо таковую объяснить. Он не вернулся ни к ужину, ни когда Ангелика отправлялась спать, ни когда Нора пригасила газ и удалилась, оставив пленницу без охраны. Констанс пребывала одна-одине шенька в гостиной, что напитывалась мраком, а Джозеф все не возвращался. Развертывалась ночь. Энн обещала последнюю полную луну: луна восходила. Энн обещала зенит зла, обещала, что враг будет размягчен, дабы получить смертельный удар. Эту ночь Констанс встретит подготовленной. Энн обещала.
В четверть четвертого Констанс, исступленная и прекрасная, стояла при полной луне в гостиной, а Джозеф по-прежнему не возвращался. Она не сомневалась в том, что манифестация проявится, невзирая на его отсутствие. Вероятно, он держался в отдалении, дабы она могла спасти его, как он однажды спас ее, и вознамерился вернуться, лишь когда она положит всему конец, развеяв его муки.
Она грациозно поднималась по лестнице. Она прозревала грядущие события до их наступления. Они даже начали меняться сообразно с ее желаниями. Ей требова лось только плыть вперед, углубляться в свое глубочайшее разумение, неопосредуемое мужеской мыслью, ибо остановиться и задуматься значило тут же продавить под собой лед. Осознавая все, она не страшилась. В миг упругий, точно колеблемая струна фортепьяно, она ощу тила даже отсутствие страха, высвобожденную им пустоту, прерывную и фигурную холодность: так с кожи испаряется спирт.
62 
