А авторица, написав такой бред, в своём... 
194 
– Но почему тебе надо, чтоб я всё время восхищался?
– Пусть это моя слабость, но я держалась твоим любованием! Вот, смотри, пачка твоих прежних писем, как это напаивало наши отношения, делало их богатыми! Давай их перечитывать вместе! Как ты повторял на все лады: и моя радость, и моя звёздочка, и Полевая Росиночка… Ты несравнима и равных тебе нет… – Всё говорила наизусть. – Ты поддерживал меня своим поклонением! Какие слова, какие чувства! Где они теперь?
Прожигала его внимательным взглядом. Он смутился, вяло мычал.
– Ну что сейчас именины? Кого-то тут собирать?
– Да! Мне нужно общество, мне нужна осмысленность жизни. Я не могу тут сидеть взаперти, как узница!
– Линочка, мне сейчас очень тяжело, ну пожалуйста, пощади, не надо.
– А мне, ты думаешь, легко?? Да мне в тысячу раз тяжелей!
Медленно, с трудом отвечал:
– Если тебе тяжело… если тебе нагоняются мрачные мысли… Ты собери их на том, что вот за войну больше миллиона вообще погибло на фронте. И значит – миллион женщин овдовели.
– То – легче. Погиб – но не разлюбил, не изменил!
– А у тебя только: „мои страдания”, „что будет со мной”, „так мне хочется!”…
Удивительно, что он в самом деле не понимал!?
– Да! У меня бывают такие безнадёжно-мрачные периоды, когда я могу думать только о себе! Когда моя душа так страдает – разве я могу впитывать ещё чьи-то страдания?
Он не понимал, потому что самого его ещё не разрывал Зверь страдания!
– Господи, Алиночка, ну как бы жить и не терзать друг другу сердце?
– Ничего, станешь сочувственней к мукам других!
– А грозит время ещё худшее. Что будет со всеми нами?
Всё одни и те же увёртки.
– Да, и я хочу быть достойна! И наступающего времени, и своего положения! Но для этого я прежде должна выздороветь! А ты мне не помогаешь. Ты – устраняешь меня, лишь бы я только тебе не мешала.
– Но ты всё-таки сравни, – потерянно говорил он, – масштабы нашей семейной жизни – и тех событий, которые волочат нас всех за шиворот. И есть долги…
Алина воскликнула торжествующим голосом, потому что в поединке всегда одолевала его легко:
– Не говори мне о долге – ни перед тобой, ни перед Россией! Когда я люблю и меня любят – тогда я и делаю, тогда и признаю долг. А ты для своего долга – ты мной и жертвовал всегда. В нашей с тобой жизни никогда не были раскрыты мои лучшие возможности. В петле твоего долга и удушилась моя личность. Я – погибла! Я – погибла!…
И почувствовала, как снова и гуще одевается во мрак.
44
Французскому послу Морису Палеологу прислали пригласительный билет на вечер 19-го в Михайловский театр.
За эти революционные недели упало в Петрограде значение обычных театральных спектаклей и обычных концертов высокой музыки: были и пустые места. Но возросла новая форма „концертов-митингов”, где кроме концерта предполагались речи видных деятелей: эти билеты шли нарасхват, а особенно если ожидалось выступление Керенского. Сегодня в Михайловском и был такой концерт-митинг – в пользу освобождённых политических ссыльных, и очевидно с участием Керенского, ибо главной устроительницей была его супруга Ольга Львовна.
Вообще подобные пригласительные присылали теперь чуть не каждый день. И уже оскомину вызывала у французского посла эта бесконечная революционная суматоха русской столицы, как будто забывшей о войне. И не поехал бы он сегодня на этот балаган, если бы – уже девятый день, хотя ещё полускрыто от общества, не перестал Палеолог состоять истинным послом Великой Франции и даже – вполне самостоятельной личностью. Это произошло от приезда в Петроград, десять дней назад, министра снабжения Франции Альбера Тома. За войну он приезжал в Петроград уже второй раз – и встречая его поздно вечером на Финляндском вокзале с большой свитой офицеров и секретарей, Палеолог никак же не догадался, не ёкнуло его старое сердце, зачем приехал Тома в Россию в этот раз, с какой бумагой. А через сутки он её вручил послу. Она была из министерства иностранных дел: „Положение, которое вы занимали при прежнем императоре, делает для вас затруднительным исполнение ваших обязанностей при нынешнем правительстве. Для нового положения нужен новый человек”, – и ему предлагается принудительный отпуск, отъезд во Францию, а тут его заменит Тома. (Через два дня в газетах подали как краткий выезд посла в Париж на совещание.)
194 
