Последние отзывы

  198  

– А если Германия откажется?

– О, вот тогда наша демократизованная армия станет грозной и спаянной силой! Мы, социалисты, отнюдь не предлагаем развала армии – но прекращения войны в организованных формах. И не предлагаем сепаратного мира: если нам придётся разорвать с империалистическими союзниками, а Германия всё равно не пойдёт на мир – так Россия объявит „сепаратную войну”! Да! Да! Так что нет никакой национальной опасности нам сейчас выступить с платформой мира. Иначе у армии нет сознания, что она проливает кровь в защиту свободы.

Мысли толпятся, мыслей так много, и не всегда успеваешь выговорить каждую, особенно если рядом сидят твои товарищи из ИК, и, к сожалению, не вполне единомысленны с тобой, и тоже хотят говорить. И жарко повторяешь эти несомненные доводы про себя – и не всегда точно помнишь, что же именно высказал вслух – вот позавчера, когда Контактную комиссию приглашал к себе Гучков. Кажется, Гиммер сказал так:

– Военный министр рассматривает ситуацию под углом продолжения войны, а мы – под углом скорейшего заключения всеобщего мира. Совет делает всё возможное, чтобы армия сохранила боеспособность, – но он не может принести в жертву интересы революции и демократии! Надо не заставить солдат забыть о мире, но поставить мир в порядок дня правительственной политики. Когда солдаты убедятся, что и наше правительство стремится к миру, а это враг не складывает оружия, – вот тогда армия возродится! И тогда Совет сможет прямо работать над боеспособностью армии. А пока – только широкая демократизация!… Если армия и разлагается, как вы говорите, то только потому, что недостаточно демократизуют войну – ни администрацию, ни внешнюю политику. – (И, уж раз коснувшись своей больной темы:) – Всё портит министерство иностранных дел: цели войны затемнены. Но, поймите, никакая сила не устоит против мирового рабочего движения данной эпохи!

В этом-то и трагизм России: что мы, рабочий класс и крестьянская беднота, ещё не приготовлены к господству. Преждевременная наша диктатура только возбудила бы сопротивление всех слоев буржуазии – и, ещё при условии незаконченной войны, привела бы к разрухе и крушению революции. Поэтому было бы роковой ошибкой (и этого не понимает Ленин!) немедленно призвать массы к политическому господству. Нет, чтоб довести демократическую революцию до конца, чтоб упрочить за рабоче-крестьянской массой социальные завоевания – Совету остаётся только толкать и толкать буржуазное правительство по пути революции, подвергая его неослабному контролю и пресекая всякие контрреволюционные происки. Толкать – но и, значит… терпеть.

Терпеть правительство – значит терпеть и Милюкова?

А вот это давалось Гиммеру труднее всего. Хотя и понимая его пребывающее профессорство (хотя и всегда польщённый от личных разговоров с ним), не ощущая в себе над ним интеллектуального превосходства или в силе аргументации (а таких людей не много было в России), лишь пронзительную ясность социалистического сознания в себе, – Гиммер постоянно гвоздился мыслью, что Милюков – это олицетворённый центр русского империализма. И – никогда не верил ни одному его уверенью. И, увы, всегда оказывался прав! То доходили слухи о высказываниях Милюкова в личных беседах, то выныривали, чаще с опозданием, его газетные интервью – и всегда они противоречили тому, с чем Милюков как будто нехотя соглашался или бархатно молчал на Контактной комиссии. То на приёме англо-французских социалистов он разъяснял, что вымученная из него декларация 27 марта – лживая: „Временное правительство сохранило главный смысл и цель войны”. То распоясывался перед журналистами, что „мир без аннексий есть германская формула, которую стараются подсунуть международным социалистам”, а надо воевать до ликвидации Европейской Турции, освобождения Армении, присоединения Галиции к Украине, – вот где он выбалтывал то, что истинно думает! Вот где было покушение на революцию и свободу! – Милюков втаптывал революцию в грязь! он продолжал царскую программу войны, но в ореоле русской революции, которая так высоко стоит в Европе! И революция вынуждена всё ещё терпеть подобного министра! – не только носителя, но по сути создателя военной программы самодержавия! Он забывает, что он министр – милостью Совета, и по воле Совета может слететь в любую минуту!

На прошлой неделе Гиммер не выдержал и дал Милюкову на Контактной комиссии острый бой. Вопрос был по видимости мелким (министрам он казался даже ничтожным) – а на самом деле принципиального значения: отказали во въездной визе в Россию Фрицу Платтену. И Гиммер выступил со всей демонстративностью и далеко расширяя вопрос: в защиту всего ленинского проезда через Германию: Ленин – полноправный российский гражданин, которому министерство иностранных дел оказалось бессильно предоставить возможность вернуться на родину, оно и несёт вину! А Платтен оказал услугу не германскому штабу, но лично Ленину. А если Ленин – преступник, то почему он не арестован на границе и сейчас находится на свободе? (Вопреки теоретическим разногласиям, глубоко внутренне, Гиммер всё больше восхищался Лениным, и хотелось бы ему быть в верном союзе с ним. Эмбрионы большевизма не опасны, они могут даже стать гарантией победоносного окончания революции.) Министры, даже Некрасов, изумлялись и отмахивались, а советские молчали, опустив глаза, не хватало у нас социалистической последовательности. И на Контактной Гиммеру пришлось смириться. Но в перерыве подошёл в вестибюле к Милюкову и пригрозил: „Завтра на Исполнительном Комитете сделаю доклад о нашем сегодняшнем заседании. Ваш отказ пропустить Платтена буду трактовать единственно возможным способом: что это нарушение принципа политической свободы в России. Это – прецедент огромного принципиального значения. Не сомневаюсь, что ИК будет остро реагировать.” А Милюков с деланной невозмутимостью ещё притворился непонимающим: какое ж это нарушение свободы, когда мы живём в условиях войны – и не пускаем подозрительного иностранца?

  198