410 
Дрогнуло в его глазах — и она улыбнулась жалкенько. И протянула маленький мизинчик: мизинчиками помириться, как дети. Ребёнок, бедный ребёнок.
Губы с губами сошлись мягко — и сразу же так легко на сердце.
И весь день в штабе было легко ему, — так это давило все дни.
А вечером домой, — она встретила его сияющими глазами, опять со слезами, но умиления:
— Мой дорогушенький! Мне безумно стыдно, я умоляю тебя: прости! Это ужасное чудовище, которое меня держало и пожирало, — теперь всё сползло, и какое освобождение! Это — не я была, поверь!
И так непохожа была эта облегчённая светлость на ту тёмную гневную налитость, что вздрогнул Георгий: и правда, нет ли тут вселения злого духа? А вот какая же радость освободиться! Это — две разные женщины были.
— Прости, миленький, я очень-очень постараюсь не огорчать тебя больше!
А не простить — как бы Георгий мог? Ему ли не прощать?
В минуты, когда она выказывала слабость, потерянность, — его так прожигала боль, как будто сам он и был Алина, ощущал её безутешность — в себе, и её слёзы передавались жжением в его глаза. И в груди появилось место, он точно мог его определить, куда прокалывала его жалость.
А когда она, вот, перешла к свету и дружбе — какое облегчение! какое просветление! Да только этого он теперь и хотел! сразу распахивается душа навстречу.
Сидели тихо, примирённо, обнявшись.
— Я не стала хуже, поверь! Я стала только больной.
Надрывало сердце, как она это говорила.
— Но теперь, — подбодряла сама себя, — я буду честно выздоравливать. У нас будет хорошо. Проснулось желание жить! Неужели это ненадолго? Как удержаться? — спрашивала, и глаза светились.
Да просветлей она устойчиво — такая благодарность будет к ней. Перетянут они черезо все колдобины и колоды.
— Когда я сбиваюсь, а ты помоги мне, дай совет, направь. Неужели, милый, нам можно забыть наше прошлое?
Конечно нет.
Какой был тёмный период. Какой мрачный тоннель они прошли!
Алина — будто отдалась приятному тёплому купанию — рассеянно держалась в невесомости, а может быть её сносило течением понемножку. Или это как в детстве: заболеешь — тебя уложат, ухаживают. Близкий человек выполняет твои желания. И даже если твой голос слаб — он слышит, улавливает, понимает. Когда он был вот рядом здесь и весь открыт — она уже не гневалась на него. И с удовольствием искала свою вину перед ним тоже.
— Я должна себя победить. Признаю. Обещаю не жаловаться больше и не быть недовольной. Ты прав: с какого-то дня надо начинать жить без упрёков за прошлое. Без горьких воспоминаний.
Да, именно.
— Старое, плохое — забыть.
Да, да.
И такой был совсем мирный вечер. Ласковые друзья.
— Слушай, а не живётся в этом Могилёве, переехали бы мы в Москву? Войны всё равно нет — переведись в Округ?
— Никак, Линочка, невозможно. Моё место сейчас здесь.
Здесь-то здесь, но на поездку Воротынцева к Гучкову Деникин не согласился.
126
Из семи сыновей генерала Михаила Драгомирова двое — Владимир и Абрам, оба пажи, оба генштабисты, — поднялись до высоких генеральских должностей: Владимир побывал начальником штаба Юго-Западного фронта после Алексеева, потом был разнесен Николаем Николаевичем и спущен до корпуса; Абрам равномерно поднимался до командующего 5-й армией и не тянулся выше, особенно в нынешних условиях. Но именно в нынешних условиях генерал Рузский вынудил свою отставку — и Абрама Драгомирова подняли вместо него на Главнокомандование Северным фронтом.
Уже в 5-й армии, в Двинске, довольно хлебнул он прелестей революционной обстановки, нервы его изболелись, — с переходом же во Псков эти заботы могли только утроиться, если не упятериться. И, пожалуй, единственное утешительное, что застал Драгомиров, принимая дела неделю назад: что, вопреки ворчанию Алексеева, и на всём Северном фронте, как и у него в 5-й армии, была закончена гурковская переформировка, переход от 16-ти к 12-батальонным дивизиям, и число дивизий увеличилось. Но — чему теперь могло это служить? Особенно по близости Северного фронта к Петрограду, он был совершенно разложен пропагандой оттуда, и искажённые слухи о новых распоряжениях приходили раньше самих распоряжений, а депутаты петроградского совета приезжали (особенно в Ригу, минуя и Псков) без разрешения, без ведома военных властей, и без числа — и присоединялись к активному у Радко Искомсолу — Исполнительному Комитету Солдат, который направляли, однако, не растяпы-солдаты, а заядлые там.
410 
