413 
Нет, видно, вся эта „революционная дисциплина” — бред. Военная дисциплина — одна единственная во всех армиях и флотах мира.
Или — ещё схватиться раз?..
В отдельности, в неподвижности — севастопольскому чуду не существовать. Но если попробовать — дохнуть им на всю Россию? Если Временное правительство слабо — то и помочь ему!
Ведь два месяца мы пробыли так! — значит, всё-таки, возможно? Сколько ещё сохраняется твёрдых связей — как не опереться на них? Сколько ещё трезвых голов — как не воззвать к ним? Какая б ни кралась разлагающая пропаганда, но не может быть, чтобы соотечественники не могли понять друг друга перед ликом такой грандиозной войны! — ведь мы тогда все погибли! Почему водительство матросских масс отдать каким-то приблудным агитаторам?
А что отличный оратор — Колчак про себя уже знал.
И в согласии с вожаками Совета и Военного комитета, — в цирке Труцци, самом большом помещении Севастополя, созвали делегатский съезд флота, гарнизона и рабочих, — несколько тысяч.
В ложе оркестра — президиум Совета. Конторович с колокольчиком: „Слово предоставляется командующему адмиралу Колчаку.”
Неподвижная нависшая тишина.
Встал Колчак, опираясь на барьер своей ложи, — загрохотали отчаянные аплодисменты, и долго, долго не давали ему начать.
(Да уверен он был в себе! Да ни один голос в Севастополе ещё не бросил упрёка адмиралу!)
И он стал говорить им — самые тяжёлые слова. О Балтийском флоте: забыл, что идёт война, предаёт родину. Да просто — не стало Балтийского флота. Гибнет, разваливается и сухопутный фронт, и неизвестно, удастся ли его восстановить. Его можно сейчас прорвать в любом месте. И — каков размах дезертирства. (Из зала крики: „Шкурники! Подлецы!”) И — что такое были апрельские дни в Петрограде, виденные его глазами. Движение „прекратить войну во что бы то ни стало” — обратит нас в навоз для Германии. И союзники, они сейчас оттягивают немцев на себя, — не простят нам. Придётся расплачиваться землёй, природными богатствами, нас разделят на куски. И — о своей встрече с Плехановым, который шлёт Черноморскому флоту призыв к единению. Вся надежда России — на Черноморский флот. Ныне — во всей России только Черноморский флот сохранил свою мощь, свой дух, веру в революцию и преданность родине. Черноморский флот должен спасти родину! (Среди матросов — рыдания.) И — о проливах (повторил плехановское сравнение с горлом, зажатым чужими руками). Веками Россия нуждалась в этих проливах. Если не занять их, то мы должны иметь их свободными для себя и быть уверены, что никакой вражеский флот не пройдёт в Чёрное море, никакая пушка не будет обстреливать наших берегов.
Аплодисменты и крики после речи — ещё оглушительней. Зал стал — един и наэлектризован.
И в этом порыве — стали выступать с арены простые матросы. Да, мы все заодно, и с офицерами, и будем так. Да, не разрешим развалить нашу дисциплину! Крик вашей души, товарищ адмирал, найдёт отклик в миллионах душ свободных граждан! Никакие тёмные силы не подорвут доверия к вам! Долг нашего флота — выделить тех, кто поедет увлечь и Россию, и фронт!
Ярко выступал жердястый худой чёрный экзальтированный матрос Баткин: „Да, война затеяна правящими классами, но мы теперь не можем выскочить из неё. Кто требует сепаратного мира — изменник родине и свободе!” (Матросская форма не совсем складно сидела на нём, оказался — студент, караим.)
И на слух, что Ленин хочет ехать сюда, — проголосовал зал: приезд Ленина на Черноморское побережье нежелателен.
Колчака вынесли на руках до автомобиля.
Он смотрел на головы в матросских шапочках: нет, не может быть, чтоб мы так поддались и погибли!
В тот же день команда „Георгия Победоносца” возгласила резолюцию полной поддержки адмиралу: „Через несколько недель может наступить катастрофа. Отбросить все личные счёты, сплотиться. Прекратить вредную деятельность лиц, проповедующих сепаратный мир. Слать наших представителей в Петроград, Балтийский флот и на фронт. Телеграмму правительству и в петроградский Совет: обуздать лиц, подобных Ленину.”
На другой день резолюцию напечатали в газетах, обсуждали на всех судах, и везде поддерживали, и уже выбирали делегатов на фронты, четверть тысячи человек, — офицеров, кондукторов, матросов, солдат и рабочих: повсюду требовать твёрдой власти и звать к наступлению. Многие сами отказывались от уже разрешённых им отпусков. „Теперь нужна только одна партия: партия спасения России!” К воззванию „Георгия” присоединился весь флот. Пресловутый крейсер „Очаков” телеграфировал правительству: „Нам необходим свободный выход из Чёрного моря.”
413 
