— Разве твой муж не был твоим любовником? Его рот грел и дразнил ее кожу.
— Да, — ответила она, — был. Принц повернул ее к себе и забрал ее лицо в свои большие руки.
— Он не говорил тебе, что твои глаза напоминают грозовые облака, а золотые и черные искорки в них похожи на листья, которые крутит штормовой ветер?
Какую-то долгую минуту Эйден думала, что она задохнется, так трудно стало дышать. Он смотрел на нее ярко-голубыми глазами. Она никогда не видела таких глаз.
Пристально смотрел? Нет, это не те слова. Она не могла оторваться от его взгляда и чувствовала, что тонет в нем.
Отпустив ее лицо, он мягко провел ладонями по ее грудям.
— У тебя такая нежная кожа. Она похожа на самый тонкий шелк из Бурсы, Марджалла, гладкая и прохладная на ощупь.
Эйден почувствовала, как твердеют ее соски под его руками, и щеки ее вспыхнули. Она сглотнула и наконец сумела вдохнуть воздуха. Ее соски плотнее прижались к его рукам. От смущения она закусила губу. Она не девственница, но почему он так смущает ее? Ее сердце громко стучало, и в какой-то момент ей показалось, что она теряет сознание. Она не могла оторвать взгляда от его глаз, потеплевших от улыбки.
— Мне кажется, — сказал он тихо, — что я должен поцеловать тебя, мой бриллиант, — и завладел губами Эйден.
Его губы были твердыми и теплыми, и, к своему великому изумлению, она почувствовала, что ее собственные губы отвечают на его опытные ласки. Ласково, но требовательно он пробежал языком по ее губам, нежно заставив ее открыть их, и его язык оказался у нее во рту.
Касание их языков взорвалось внутри нее мешаниной ощущений, которые напомнили ей странный и замечательный фейерверк, когда-то виденный ею на королевском празднике. Она приникла к нему, чтобы не потерять сознание.
Его руки пробежали по ее волосам, и, отпустив ее голову, он смотрел на нее. Не говоря ни слова, он рассматривал ее лицо своими яркими голубыми глазами. К ее удивлению, в них читалась мольба, а не требование. «В этом человеке есть нежность», — подумала Эйден и удивилась этой мысли. Она не ожидала проявления в нем такой нежности, потому что Джинджи только и делал, что болтал о суровости татарских мужчин, а сам принц тоже дразнил ее, говоря, что мужчины его народа страстные и сильные любовники. Ей хотелось понравиться ему, ради своего будущего. Но внезапно перед ней возник образ Конна О'Малли, и, к своему полному ужасу, она расплакалась. Явид-хан обнял ее. Крепко прижимая ее к себе, он позволил ей излить накопившуюся тоску. Эйден приникла к нему, горестно рыдая. В то же время у нее мелькнула мысль, что таким образом нельзя завоевать его сердце. Но она ничего не могла с собой поделать. Когда ее горе излилось и рыдания стихли, она, не смея поднять голову, в отчаянии съежилась у него на груди. Почувствовав, что она успокоилась, Явид-хан тихо сказал:
— Я хочу знать правду, Марджалла. О ком ты грустишь?
"Какая теперь разница, о ком?» — печально подумала Эйден.
Вздрогнув, она подняла глаза и, встретив его серьезный взгляд, сказала:
— Я плачу о моем муже, господин. К ее удивлению, он кивнул.
— Я понимаю, о мой бриллиант. Ты любила его, и сейчас, когда он для тебя потерян, ты плачешь о прошлом. Я тоже делаю это, мой бриллиант, я тоже делаю это.
— Господин, — начала она, — я знаю, что должна быть благодарна вам за вашу доброту, и я в самом деле благодарна. Мне вправду хочется доставить вам радость, но так трудно забыть прошлое.
— Я знаю, — ответил он, — потому что и во сне и наяву думаю о людях, которые больше не существуют, не могут существовать. — Он погладил ее длинные мягкие волосы. — О мой бриллиант, я, наверное, единственный из всех мужчин, которым султан мог бы подарить тебя, понимаю, что ты чувствуешь. Сегодня первый раз после моей огромной утраты я потянулся к женщине за утешением. Мне нужно утешение, Марджалла! Разве ты сама не нуждаешься в нем?
Потрясенная его признанием так же, как и его ранимостью, она могла сказать только правду:
— Да, да, господин Явид, мне тоже нужно утешение. Притянув ее к себе, он нежно побаюкал ее, а потом сказал:
— Давай съедим вкусный ужин, который приготовил нам Хаммид. Он крепко потрудился, и эта еда, как он надеется, поможет нам заниматься любовью. Он служит мне много лет и тоже печалится о моей семье.
— Что случилось с вашей семьей, господин? — спросила она, посмотрев на него. — Это была эпидемия?
— Если бы, — сказал он, и лицо его исказилось в горестной судороге. — Нет, Марджалла, не болезнь отняла у меня моих жен, моих наложниц и моих детей, а мой брат-близнец, Тимур. Как я уже говорил тебе, моя мать — француженка. Она была захвачена моим отцом много лет назад, когда он был молодым, во время набега его отряда в самое сердце Европы. Они хотели показать своему народу, как они мужественны. Всю весну и лето они провели в походе, дойдя до Венгерского королевства. Моя мать, женщина знатного происхождения, ехала со своей семьей, чтобы выйти замуж за принца этой страны, когда мой отец и его отряд налетели на них и пленили. Отец взял ее себе. Две ее сестры были отданы его товарищам по отряду. Ее отец и мать были убиты при налете, уцелел только брат. Отец говорил мне, что сначала она сопротивлялась ему как тигрица, но когда узнала, что у нее будет ребенок, смягчилась. Родились мы с Тимуром, и родители совсем примирились. Она родила ему еще трех сыновей и четырех дочерей. Она была его любимой женой. Но мой брат Тимур вызывал их недовольство. Тимур — это атавизм, оставшийся от татар прежних времен. Он в отличие от них очень высокий. Я голубоглаз и волосы у меня каштановые, а у Тимура — узкие черные глаза и черные волосы. Он всегда говорил, что гордится этим, хотя, я думаю, это было еще одной причиной его недовольства. Наши родители никогда не выделяли никого из нас, а Тимур, будучи старше меня всего на несколько минут, всегда ревновал меня, утверждая, что именно меня родители любят больше. В юности он старался превзойти меня, но всегда прилагал такие усилия, что неизменно терпел неудачу. Его мрачный характер, его постоянное задиранье и хвастовство заставили отдалиться от него всех мальчиков нашего возраста, за исключением таких же бунтарей, как и он. Я никогда преднамеренно не старался превзойти его. К моему огорчению, он всегда ненавидел меня. Потом мы стали взрослыми и начали выбирать себе женщин.