Глаза служанок Эйден заблестели, когда они увидели Драгоценный Дворец.
— Это здесь мы будем жить, госпожа? — в благоговейном восторге спросила Марта. — У принца большой гарем? Там много женщин?
— Принц, — ответила Эйден, — только недавно приехал в Стамбул, и меня подарили ему вчера. У него нет других женщин, хотя он говорит, что любит их. — Она покраснела, а потом продолжила:
— Джинджи узнал, что принц оплакивает смерть своей жены.
Большой каик ткнулся носом в берег, и его пассажиры вышли. Наблюдая за ними из окна дворца, Явид-хан увидел, что с Марджаллой прибыли еще три женщины. Он улыбнулся про себя. Вот первое, что он узнал о Марджалле. Она не транжирка. Его любимая жена, Зои, была такой же, ей никогда не нужно было ничего лишнего. Она запомнилась ласковой, спокойной, миролюбивой женщиной, к которой обращались другие женщины его гарема. Они верили, что Зои справедливо разрешит все их трудности. Она была красивой женщиной, матерью двух его сыновей и дочери.
И все же его равным образом влекло к женщине, которую он сделал своей второй женой, непоседливой Айше. Как разительно отличалась Айша от Зои. Она могла мурлыкать как котенок, но через минуту взрывалась вулканом. Ее нрав и привлекал и бесил его, но ее непохожесть с Зои очаровывала, заставляла постоянно возвращаться в ее постель. Ее спасительная сила заключалась в том, что Айша никогда никому не завидовала. Ее гнев вспыхивал мгновенно и так же мгновенно утихал. Она тоже родила ему двух сыновей. Его сыновья. Он почувствовал острый приступ боли, которая накатывалась на него всякий раз, когда он вспоминал о своих детях. У него было шесть сыновей и две дочери. Его старшему сыну Давлету, названному в честь деда, в этом году исполнилось бы четырнадцать лет. Самому маленькому, круглощекому, только начавшему ходить, было всего два года. Он подумал о дочерях и почувствовал, как слезы жгут глаза. Старшую родила Зои. Она была совершенной копией своей матери. Ей шел шестнадцатый год, и ее обручили с наследником соседнего ханства. Его младшей дочери, озорному чертенку по имени Лейла, исполнилось семь.
Умерли. Все они умерли. Его сильные, здоровые сыновья, его красавицы дочери, его женщины. Как будто они никогда не существовали. От них не осталось ни следа, ничего, кроме его воспоминаний, а эти воспоминания так горьки. Он не хотел вспоминать. Даже сильный мужчина не может вынести такое. Он снова взглянул на пристань, но Марджалла и ее служанки уже скрылись в доме.
Ему нужно пойти в гарем и посмотреть на них. Может быть, она понравится ему, и он разрешит ей поужинать с ним. Ему грустно, он одинок. Он не обрадовался, когда накануне султан подарил ему Марджаллу, но сейчас думал по-другому. Вся скорбь мира не вернет ему его женщин и детей. Отец послал его в Стамбул, чтобы он начал жизнь сначала, чтобы унял свою тоску. И хотя совсем забыть о ней невозможно да и не нужно, по крайней мере необходимо жить. Он не из тех, кто любит жалеть себя.
Он решительно вышел из своих комнат и по коридору прошел на женскую половину. Ее евнух — как там его зовут? — бросился к нему с неумеренными приветствиями. Он с трудом сдержал улыбку, уж очень евнуху хотелось угодить ему.
— Добро пожаловать, господин принц! Добро пожаловать!
Эйден повернулась и в первый раз по-настоящему разглядела мужчину, который назывался ее хозяином. Она изящно поклонилась.
— Добро пожаловать, господин принц, — и вспомнив, как принимали гостей Hyp У Бану и Сафия, приказала:
— Принеси прохладительного, Джинджи.
Потом усадила принца на место, откуда он мог видеть море. «Он так же красив, как и Конн, — думала она, — но они совсем разные». Про Конна можно было однозначно сказать — красавец. Явид-хан поражал суровым выражением лица. Но вот он улыбнулся, и вся суровость исчезла. Лицо было удлиненным, а подбородок казался высеченным из камня, таким он был твердым и решительным. У него были высокие, четко очерченные скулы, а глаза не раскосые, как у его татарских предков, а ореховидные по форме и ярко-синие. Голова была непокрытой, а волосы оказались рыже-каштановыми.
— Мой господин, я не уверена, правильно ли то, что я делаю, — тихо сказала Эйден. — Боюсь, что мое незнание обычаев этой страны потрясет вас и вызовет отвращение. Умоляю сказать мне, что я делаю правильно и что не правильно.
— Разве женщины не везде одинаковы, Марджалла? — спросил он.
— Из того, что я видела здесь, в Стамбуле, я не думаю, что это так, мой господин.