Последние отзывы

  48  

— А не пообедать ли нам сегодня вместе?

Напористый голос Карен Уайтли (искусство, рестораны, карта ночной жизни, отдел рекламы и объявлений) Она сидит за соседним компьютером и как раз вешает телефонную трубку. От звука Джон бросается печатать.

Они сорок лет мечтали о свободе, фываолд; и вчера избранные представители еще недавно угнетенного народа наблюдали, как мы, лихие закаленные ветераны, отмечаем два века наших свобод и рыночных отношений. Красно-бело-синий торт и светская болтовня — это, конечно, блага свободы. И все же в этот раз на ежегодном празднике в посольстве 4 июля чувствовалось какое-то общее сомнение. Мысли высокопоставленных венгров прочитывались легко: «Только это мы и получим после всех наших жертв? Вот то, чего нас учили бояться, а мы инстинктивно любили? И все?» А с другой стороны стены: «Что мы сделали в последнее время, чем заслужили этот торт? Если бы для этого нужно было восстать против тирании, хватило бы нас на это?» Какая из сторон выдохлась? Какая готова к будущему? Кто победил? А что дальше? Тутуже есть тысяча слов? А теперь? фываолдждлоавыфываолдждлоавыфываолд; У меня рождается великая мысль, у меня рождается великая мысль, вот она…

— Пойдем пообедаем, когда с этим закончишь, — снова Карен, но в этот раз не в телефон.

Карен Уайтли представилась Джону в первый день его появления на работе, через несколько секунд после его мучительного собеседования с редактором. Она провела его по офису и поделилась своим тайным открытием (сведения из источников, пользующихся доверием), что главный редактор (для своих — просто «главный»), несмотря на австралийский акцент — из Миннеаполиса, журналист-любитель, второй сын одного из самых богатых в мире производителей офисного оборудования.

— Наше маленькое предприятие финансируют электрические степлеры, — разоблачила Карен скороговоркой лучшего оратора школы. И тут же подцепила Джона под руку и представила остальным сотрудникам, точно хозяйка шикарного приема. Продолжение их разговора пошло по схеме, которая была в тот день относительно новой для Джона, но стала знакомой до комизма, по мере того как его будапештская весна перешла в лето: кто как попал в это странное место в этот странный час истории, чего они хотят от своей очевидно временной работы, что мечтают сделать со своими жизнями и с этой внезапно открывшейся перспективой, — тот же глубоко личный разговор, который Джону теперь все время приходится вести с эмигрантами, нередко прямо перед тем, как проститься с собеседником навсегда Вполне понятно, что с того первого дня обоюдной взволнованной откровенности Джон видел в Карен нечто большее, чем говорящий предмет мебели.

Набросав вполне рабочий, пусть и скрипуче-напыщенный черновик, Джон оказывается вместе с Карен в ресторане рядом с редакцией — это одно из многих десятков старых государственных заведений, где вяло подают одинаковую, едва съедобную еду. Они сидят над состряпанными командной экономикой салатами и включенным в пятилетний план паприкашем, Джон то включается, то отключается от оживленного монолога Карен. Чтобы кипели котлы разговора, ей нужно совсем немного топлива. Джон слушает, мыкая и гмыкая. Она описывает детство в Нью-Йорке, колледж в Пенсильвании, упоминает венгерского бойфренда. Нет, не то чтобы бойфренда, «короткая связь, — вздох пресыщения, красно-оранжевая курятина на вилке зависла прямо напротив ее рта, — чего, как я начинаю думать, только и стоят все венгры, понимаешь?»

— Ты точно понимаешь. Я вижу. Ты понимаешь. О да, сэр, вы понимаете. Вот послушай, какой пример просвещенного венгерского мужчины. Реальное событие, вот. С одной моей подругой было. История из жизни. Она с парнем, они раздевают друг друга, и он говорит: «Что это за запах?» Моя подружка подумала: о, здорово, ему нравятся мои духи. Она пользовалась ванильным спреем для тела, так? Который, по-моему, ну, сладковат, но очень приятный. Ну, она говорит: «О, это ваниль», или как-то, и он говорит, все так и было, этот парень говорит — и заметим, это как бы их второе свидание и самый первый раз, ну и, знаешь, типа, парень, будь немного почутче, так? Он говорит: «Ваниль? — Карен изображает легкий венгерский акцент: — Ваниль? Слушай, я хочу трахать женщину, а не кусок пряника. В душ!» Он говорит: «В душ!» Ты представляешь?

— Трахать кусок пряника?

— Именно. В общем, моя подруга его вышвырнула, но по пути к дверям он, типа, ее отчитывал, что американцы боятся тела и его естественных запахов и ля-ля-ля, сам знаешь, старая песня. Значит, подруга позвонила мне прямо тут же, не отходя от кассы, и рассказала мне всю историю, и мы животы надорвали от смеху, чуть не умерли. Но я спросила ее, могу ли я вставить эту реплику в мой фильм, и она сказала, чтобы я вставила и его полное имя.

  48