– Должно быть, у твоей матери весьма высока общественная сознательность.
У Блу вырвался грустный смешок.
– Можно сказать и так.
Высокая общественная сознательность матери стоила Блу всех сбережений.
Он кивнул в сторону багажника, и она заметила крохотную дырочку в мочке его уха.
– Эти кисти и краски... Хобби или профессия?
– Профессия. Я рисую портреты женщин и домашних животных. Иногда – фрески.
– Не находишь, что сложновато приобретать постоянную клиентуру при постоянных переездах?
– Не слишком. Главное – отыскать приличный квартал с дорогими домами. А потом я раскладываю по почтовым ящикам флаерсы с образцами моих работ. Как правило, это срабатывает, хотя в таких городках, как Ролинз-Крик, вряд ли найдутся зажиточные кварталы. И этим объясняется костюм бобра.
– Кстати, сколько тебе лет?
– Тридцать. Нет, я не лгу. Ничего не могу поделать со своей внешностью.
– «Сейф нет».
Блу подскочила от неожиданности при звуках женского голоса, заполнившего пространство машины.
– Хочу узнать, не можем ли мы чем-то помочь, – промурлыкал голос.
Дин миновал едва плетущийся трактор.
– Элайн?
– Клер. Элайн сегодня выходная.
Блу сообразила, что голос доносится из динамиков машины.
– Привет, Клер. Давненько мы с тобой не говорили по душам.
– Пришлось навестить маму. Ну как тебе приходится в дороге?
– Не жалуюсь.
– Почему бы тебе не остановиться в Сент-Луисе по пути в Чикаго? У меня в морозилке пара стейков с твоим именем на них.
Дин поправил противосолнечный экран.
– Ты слишком добра ко мне, солнышко.
– Для моего любимого посетителя «Сейф нет» ничего не жалко.
Когда Дин наконец распрощался, Блу выразительно закатила глаза.
– Похоже, вы строите их в очередь и раздаете номера? Что за пустая трата времени!
Но Дин отказался включиться в игру.
– Никогда не испытывала желания осесть на одном месте? Или программа защиты свидетелей заставляет тебя метаться по всей стране?
– Мне еще слишком многое нужно увидеть в этом мире, чтобы ограничиться одним городом. Возможно, лет в сорок и подумаю об этом. Ваша подружка упомянула Чикаго. Я думала, вы собрались в Теннесси.
– Так оно и есть. Но Чикаго – мой дом.
Теперь она вспомнила. Он играл в «Чикаго старз».
Блу с легкой завистью оглядела впечатляющую инструментальную панель и рычаг переключения скорости.
– Буду счастлива сесть за руль.
– Боюсь, тебе будет слишком сложно управлять машиной, которая не дымит и не чихает.
Он включил спутниковое радио: смесь старого рока и новых мелодий.
Следующие двадцать миль Блу слушала музыку и пыталась любоваться пейзажами, но тревога не давала успокоиться. Ей требовалось отвлечься, и она совсем было собралась немного позлить Дина, спросив, что он считает наиболее привлекательным в мужчине, но легче было поддерживать иллюзию того, что он гей, и она не хотела заходить слишком далеко. Все же она не смогла устоять перед искушением осведомиться, не стоит ли лучше найти станцию, где передают Стрейзанд.
– Не хочу показаться грубым, – с холодным достоинством ответил он, – но наша гей-община немного устала от старых стереотипов.
Блу сделала все, чтобы изобразить раскаяние.
– Прошу прощения.
– Извинения приняты.
По радио передавали сначала «Ю-ту», потом «Нирвану». Блу вынудила себя немного покапризничать, чтобы он не заподозрил, в каком она отчаянии. Дин подпевал «Никелбэк» мягким бархатным голосом, после чего присоединился к «Колдплей» в «Спид оф саунд». Но когда Джек Пэтриот запел «Почему не улыбнуться?». Дин переключился на другую станцию.
– Оставьте, – попросила она. – «Почему не улыбнуться?» помогла мне выжить в выпускном классе школы. Я люблю Джека Пэтриота.
– А я – нет.
– Это все равно, что не любить... Бога.
– Каждому свое.
Куда подевалось веселое дружелюбие? Он выглядел внушительным и отчужденным. Не тем беспечным футболистом-профессионалом, притворяющимся геем, рекламирующим белье и мечтающим стать кинозвездой. Похоже, Блу удалось на миг увидеть истинного человека за блестящим фасадом, и этот человек ей не понравился. Она предпочитала думать о нем как о тщеславном глупце, но глупцом он явно не был. А вот тщеславие... Тут, похоже, она права.
– Я проголодался.
Он словно повернул невидимый переключатель, позволивший ему стать тем, каким он хотел казаться в ее глазах.