Особенно,... 
71 
Мистер Дарси бессовестно похвалялся горем, которое сумел причинить, и это помогло ей глубже понять страдания сестры. Некоторым утешением служила мысль, что через два дня его уже не будет в Розингсе, а еще большим — уверенность, что через неделю с небольшим она вновь встретится с Джейн и поможет своей любовью вернуть ей прежний покой.
Подумав об отъезде Дарси, она вспомнила, что его кузен покинет Кент вместе с ним, но полковник Фицуильям дал ясно понять, что никаких серьезных намерений у него нет, и, хотя его общество доставляло ей большое удовольствие, страдать из-за его отъезда она не намеревалась.
Едва она пришла к этому заключению, как зазвенел дверной колокольчик, и она немного смутилась, полагая, что это мог быть полковник Фицуильям, который как-то раз заходил к ним столь же поздно, а сейчас мог прийти осведомиться о ее здоровье. Однако тут же оказалось, что она ошиблась, и она почувствовала совсем другое, когда, к величайшему своему изумлению, увидела, что в гостиную входит мистер Дарси. Он тут же торопливо справился, не прошла ли ее мигрень, давая понять, что его привело сюда желание узнать, что ей стало лучше. Она ответила ему с холодной вежливостью. Он было сел, но тут же вскочил и прошелся по комнате. Элизабет удивилась, но ничего не сказала. После нескольких минут молчания он подошел к ней и с большим волнением заговорил:
— Я тщетно боролся. Это бесполезно. Мои чувства подавить невозможно. Вы должны позволить мне выразить, как пылко я восхищаюсь вами и люблю вас.
Изумление Элизабет не знало границ. Она смотрела на него краснея, не веря своим ушам, не в силах произнести ни слова. Он счел это благоприятным знаком и тут же признался в нежной страсти, которую питает к ней, и питает уже давно. Он изъяснялся красноречиво, но коснулся иных чувств, кроме сердечных, и о гордости говорил с неменьшим жаром, чем о нежности. Ее более низкое положение в обществе, неравенство такого брака, семейные препятствия — все то, что противостояла влечению сердца, перечислялось и растолковывалось с горячностью, которая, видимо, рождалась раной, наносимой его достоинству, но никак не могла содействовать успеху его объяснения со своей избранницей.
Несмотря на свою глубокую неприязнь к нему, Элизабет не могла не быть тронута лестностью предложения такого человека, и хотя ее намерение осталось неколебимым, сначала она сожалела о боли, которую должна будет ему причинить. Но то, что последовало дальше, заставило ее забыть о жалости, которая тотчас сменилась возмущением. Однако она попыталась овладеть собой, чтобы, когда он договорит, ответить ему спокойно. B заключение он описал ей силу влюбленности, которую, вопреки всем своим усилиям, он не смог побороть, и затем вы разил надежду, что она вознаградит его, отдан ему свою руку. Когда он произнес эти слова, она без труда поняла, что он не сомневается в ее согласии. Правда, он сказал, что со страхом и трепетом ждет решения своей судьбы, но в его лице не было и тени сомнения. Это могло лишь усугубить ее возмущение, и, когда он смолк, она сказала, зардевшись румянцем гнева:
— Мне кажется, в подобных случаях принято выражать благодарность за лестное расположение, даже если оно не находит ответа. Вполне естественно быть признательной за него, и если бы я могла испытывать благодарность, то теперь поблагодарила бы вас. Но я не могу. Я никогда не искала вашего доброго мнения, а вы, бесспорно, одарили меня им весьма неохотно. Я предпочла бы никому не причинять боли. И причинила ее, не подозревая об этом, но, надеюсь, она будет недолгой. Чувства, которые, по вашим словам, столь долго препятствовали вашему признанию, легко возобладают над вашей сердечной склонностью после этого объяснения.
Мистер Дарси, опиравшийся на каминную полку и не спускавший глаз с лица Элизабет, казалось, слушал ее с досадой не менее, чем с удивлением. Лицо его побледнело от гнева, и во всех его чертах отразилось смятение. Он старался совладать с собой и не хотел ничего говорить, пока не счел, что достаточно успокоился. Пауза эта была для Элизабет ужасной. Наконец с вымученной невозмутимостью он сказал:
— И это единственный ответ, которым меня удостоят! Быть может, я бы хотел узнать причину, почему я отвергнут со столь малой попыткой соблюсти правила вежливости. Впрочем, это не имеет никакой важности.
— И я могла бы спросить, — ответила она, — почему со столь видимы м намерением оскорбить и унизить меня вы изволили сказать мне, что питаете ко мне нежность против вашей воли, против вашего рассудка и даже против самой своей натуры? Нет ли во всем этом оправдания для некоторой невежливости? Но у меня есть и другие причины. И они вам известны. Если бы мои собственные чувства не отвергали вас, если бы я была равнодушна или даже расположена к вам, неужели вы думаете, что хоть что-то толкнуло бы меня ответить согласием человеку, чьи усилия погубили, и, быть может, навсегда, счастье горячо любимой сестры?
71 
