132 
Тирулега понурился, став похож на дряхлого ворона.
– Что ж, благодарю за откровенность. Признаться, я терялся в догадках: очень уж вы неординарная личность… И, знаете, – барон решил приоткрыть карты: хотелось ободрить старика, – если мои умозаключения верны…
– Эй, светлость! Тут зубарь буянит. Тебя требует.
Умение Коша объявляться в самый неподходящий момент просто восхищало. И ведь главное – без тени злого умысла! «Планида такая,» – как говаривали, бывало, астрологи, не в силах внятно истолковать мудреный гороскоп.
– Прошу извинить, сударь. Зовут.
Тирулега молча кивнул, качаясь в седле.
Едва Конрад поравнялся с фургоном, из-за спины возницы опасливо выглянул пульпидор, нелепо вертя головой – точь-в-точь гадкий лебедь-вертишей.
– Я вас слушаю, сударь Кугут.
– За нами следят?
– Не волнуйтесь: всадники скрылись, а я еду так, чтобы заслонить вас в случае необходимости.
– Мы подъезжаем к рубежам Майората?
– И Чуриха. Осталось немного.
Дорога гадюкой-альбиносом вползала на вершину мелового холма. Из-под копыт летела белая пыль, мукой оседая на одежде, на полотне фургона, на мордах карликовых битюгов. Левый битюжок возмущенно чихнул, сбившись с шага.
– В таком случае я желаю переговорить с вами наедине.
– Сударь, мы спешим, и не станем делать привал.
– Немедленно! Это вопрос жизни и смерти!
– Да говори, как есть, тут все свои!
Предложение рыжего Рене проигнорировал.
– Это важно, ваша светлость! – у горбуна дергалось левое веко. – Пока не поздно…
Барон колебался. Случайный попутчик с самого утра был взволнован и теперь, кажется, решился облегчить душу. Чем? Чистосердечным признанием? А если откровения «зубаря» яйца ломаного не стоят? Конрад втайне отметил, что сокрушаться по Генриэтте Куколь, желая, чтобы вигилла оказалась поблизости, входит у него в привычку. Накрыла бы экраном, и секретничай, сколько угодно.
Как там она, в Чурихе? – молчит, а могла бы дать весточку…
– Ваша светлость!..
– Вот же банный клещ! Впился в задницу и грызет… – донеслось из недр фургона ворчание Аглаи Вертенны. – Вы б потолковали с ним, а? Ежели чухню наплетет, так и в глаз можно… все развлечение…
– Нам не следует задерживаться, сударыня.
– И не надо. Пущай возьмет у вороны плащ со шляпой…
– У кого возьмет?
– У сударя Тирулеги! Переоденется, на коня пересядет – родная мать не узнает. Мелите языками хоть до завтра! Лишь бы я вас, оглоедов, не слышала…
«Мог бы и сам додуматься, – досадовал Конрад, пришпоривая кобылу. – Переодевания и конспирация – это по вашей части, господин обер-квизитор! Утерла вам нос старуха. Стыдитесь! А горбун умеет быть убедительным. Надеюсь, разговор стоит всех этих ухищрений.»
Ловец снуллей согласился без уговоров: видно, уже жалел, что поехал верхом, и не возражал проделать часть пути в фургоне. Наблюдая, как Кош придерживает мохноногих лошадок, барон запоздало удивился: рыжий прекрасно управлялся с битюжками, и те отвечали ему любовью. А ведь лошади боятся оборотней! Это общеизвестно. Конечно, со временем их можно приучить, но чтоб вот так, сразу…
Переодевание заняло не более пяти минут.
Вскоре из фургона выбрался Рене в балахоне и шляпе энитимура, с шорами на голове, вскарабкался на вороного жеребца – и фон Шмуц жестом пригласил его отъехать вперед шагов на тридцать. Мимоходом обернувшись, Конрад обнаружил, что Аглая Ветренна не спит в фургоне, как обещала, а устроилась на козлах рядом с хомолюпусом. Руки вредной старухи, как всегда, находились в непрестанном движении. Правая ловко вертела странную штуку, похожую на веретено, а левая ладонь жила отдельной жизнью, сжимаясь в кулак и вновь разжимаясь. Вспомнилось ночное: «Бейте его, гадюку!.. он нашу кобылку воровал!..»
Барон с радостью, недостойной дворянина и кавалера, понял: в случае чего, веретено без промаха полетит в затылок пульпидора.
– Итак, что вы хотели мне сообщить?
– Граница Майората близко, а они, вне сомнений, меня выследили, – Рене нервно облизал губы. Он попытался оглядеться по сторонам, но шоры решительно пресекли эту попытку. Ограниченность зрения ничуть не успокоила Кугута. – Я должен сейчас же передать крепундию представителю Надзора Семерых. Во избежание.
– Передать что?!
– Крепундию!
– Вы говорите о медальоне?
– Да! Да!!!
Маленький отряд двигался по склону холма, и случайному наблюдателю могло бы показаться издали, что горстка муравьев карабкается по срезу увесистой головки брынзы. Впрочем, случайных наблюдателей, обладающих поэтическим воображением, поди-поищи, а о чем думали наблюдатели неслучайные, осталось загадкой.
132 
