Последние отзывы

  181  

К счастью, гроссмейстер не стал заострять внимание на скользкой теме. Что там подумал Эфраим Клофелинг, что отметил и приберег на будущее – неизвестно, но он вглядывался в «бледное зерцало» так, словно от этого зависело существование Чуриха. Лоб старца пересекла вздутая вена, раздваиваясь на манер рогатки у границы тюбетея; поджатый рот превратился в шрам. Рядом с гроссмейстером стоял, напряженно сутулясь, Фернан Тэрц. Комично, но сейчас профос Надзора очень напоминал стряпчего, озабоченного иском в пользу хозяина «Приюта героев», жертвы коварства гостей.

– Кто-то перехватил контроль над дрейгурами, – наконец произнес гроссмейстер. Вена на его лбу грозила лопнуть. – В чурихской кадавральне… над моими дрейгурами…

Ледяной и ровный, его голос был похож на стилет, готовый войти под ребра.

– Ищите! – велел профос Тэрц, берясь за жужжащую раму обеими руками. – А я пока займусь нитями… Извините, вигилла, тут слишком большое расстояние…

Рама под его пальцами деформировалась, выгнулась, превращаясь в арфу. Прямо поверх изображения комнаты, где творилось непотребство, натянулись струны: частью – жильные, частью – серебряные. Ногти профоса страшно удлинились, становясь плектрами: такие «когти» арфисты надевают на пальцы для усиления звука, но в случае с Тэрцем это вызывало содрогание. В доме малефика, когда Анри пришла «арестовывать» Мускулюса и застала лже-стряпчего во время безмолвной схватки, ничего похожего не происходило. Видимо, пространство действительно сказывалось на мастерстве блокатора: у малефика, дело вершилось на расстоянии вытянутой руки, а здесь между профосом и дважды восставшими дрейгурами раскинулась роща криптомерий.

Анри готова была поклясться, что профос не творит никакого волшебства: он вторгался в сердцевину чар вигиллы, перекраивая их для своих целей. Ничего не создавая, он видоизменял и использовал.

Струны запели, обращая мушиный хор вспять.

Мелодическая тема двинулась из конца в начало, искажаясь по дороге.

Происходящее казалось сном, воплотившимся кошмаром: мятеж поднятых мертвецов в сердце Чуриха. «Видишь арфу во сне, – запоздало вспомнила Анри, – в несчастье будешь утешен…» «Лобный сновник» сейчас не вызывал доверия. Зато безусловное и почти детское доверие вызывал гроссмейстер Эфраим: черпая лунный свет ладонями, он струил пленные лучи себе под ноги, и на песке образовывалась мерцающая лужа. Она пенилась, булькала, рождала пузыри, которые оформлялись крохотными домиками, флигельками, пушистым краем рощи – так ребенок возводит из мокрого песка цитадель. Образ-макет кадавральни рос, как на дрожжах. Впервые Анри видела, как буквально за минуту строят «Via Lactea», «Млечный путь», прокладывая тропу по вектору чужого воздействия с тремя переменными.

– Ага… – бормотал гросс, по-детски закусив губу. – Чую…

Арфа внезапно заиграла плясовую, в которой от трагического хора осталась разве что партия басов. Сквозь струны-прутья, словно вигилла заглядывала не в комнату, а в темницу с заключенными, стало видно: дрейгуры оставили попытки забрать у барона медальон. Бойкие покойники мялись, ритмично топая; один механически выкрикнул: «Ходи боком, ходи живо!..», до смерти напугав горбуна, скорчившегося на разобранной постели, и замолчал. Еще двое дрейгуров начали приседать, косолапо выбрасывая вперед то левую, то правую ногу.

– Есть! – смешным фальцетом взвизгнул Эфраим, указывая на крайний юго-восточный домик, где над коньком крыши сверкала мутная жемчужина-звезда. – Вот он!

Быстро сопоставив макет с истинным расположением жилищ, Анри сообразила: в указанном домике находится Мария Форзац с бесчувственным Кристофером, квестором-некромантом.

– Кристофер очнулся? – спросила она.

– Нет, – пробормотал Эфраим. – Если бы очнулся, мне было бы проще…

– Тогда почему?

– На него что-то давит… что-то белое, в искрах, как сугроб… давит и требует… Плохо слышно, я вне этих требований, меня как бы нет…

Последние слова гроссмейстер произнес так, что Анри посочувствовала белому сугробу, который наивно полагает, будто Эфраима Клофелинга нет. Было жалко молодого некроманта. Маг, творя чары в бесчувственном состоянии, очень тяжело переносит чужое вмешательство, особенно враждебное. В беспамятстве защитные барьеры становятся хрупкими, крошатся, как черствый хлеб; мана-фактура обнажена, болезненно реагируя на спектральные изменения. Если учесть, что квестор серьезно пострадал в стычке…

  181