– И что? – заинтересованно спросил барон, начиная вникать.
– Вашего племянника с компанией сразу перепишут в орденской «Книге Идеалов» по ведомству Тьмы. И победа обернется поражением. Не согласись они с выводами канцелярии – им велят вернуть Омфалос и спустя четыре года повторить квест заново, в рамках соглашений. В любом случае, Заря Вечерняя продлевает свой срок владения Майоратом.
Раньше Анри как-то проще представляла себе мораль двуцветных рыцарей и их способы борьбы за торжество идеалов. Изящный вариант триумфа, спокойно изложенный Черным Аспидом, напомнил, что «под луной и на башнях», как писал Адальберт Меморандум, есть такое, что сделает один дурак и не разгребут сто мудрецов.
Молодой пульпидор умолк и начал барабанить пальцами по перилам веранды. В тишине дробь прозвучала с особым вызовом: словно палочки ударили в туго натянутую кожу, объявляя смертельный номер или начало атаки. Почувствовав это, Рене сбился, сцепил пальцы в замок и неловко пожал плечами, извиняясь.
– Я очень волнуюсь за крепундию, – будничным тоном произнес он. Чувствовалось, тон дается ему с трудом. – Они слишком долго ковыряются в ней. Я не подвергаю сомнению высокое мастерство гроссмейстера, или компетентность сударя профоса, но… Я очень, очень волнуюсь. Они не причинят ей вреда?
Горбун смотрел вперед, через лужайку, густо заросшую душистыми мирабилисами – тезками лошака вигиллы, ночными вельможами. Над длинными трубчатыми венчиками цветов – белых, желтых, пурпуровых, лососевых или малиновых, зачастую разных оттенков на едином стебле – кружились мотыльки-бражники, допьяна упившись хмельным нектаром. Но красоты природы мало интересовали Рене Кугута. На той стороне лужайки, за вкопанным в землю столиком, на лавке расположился старый некромант: подсвечивая себе роем мушек-горюшек, Эфраим Клофелинг уставился на медальон. Иногда маг делал скупой, плохо понятный жест левой рукой – Анри раньше не сталкивалась с пассами такой высокой степени концентрации – и вновь замирал, недвижим.
Рядом с гроссом скучал пустой табурет.
Вокруг столика расхаживал профос Тэрц, мурлыча «Сердце красавицы», песенку весьма похабного, хотя и увлекательного содержания. Профос работал, помогая Фросе без лишних затрат маны уйти «на глубину». Расстояние на этот раз не мешало блокатору: его работа была совершенно незаметна постороннему взгляду. Для стряпчего – беда и разорение, ибо кто заплатит за труд, который не виден? Для профоса Надзора Семерых – благо и проклятие судьбы.
– А я сперва ухватил его за шиворот, – с унынием вздохнул барон.
И довольно точно напел две строчки зачина «Сердца красавицы».
* * *
Конраду было стыдно.
Не распознать во вредоносном болтуне-стряпчем профоса Надзора – полбеды. Но безобразная сцена, которую барон устроил после сражения с настырными мертвецами, когда, спасен вмешательством гроссмейстера, увидел бок-о-бок с вигиллой и сударем Клофелингом этого… эту… это!.. Да, шиворот имел место. И страстный монолог, недостойный дворянина, также прозвучал в ночи. И рукоприкладство намечалось: спасибо Генриэтте, оттащила, успокоила, разъяснила. В высшей степени замечательная дама: молода, привлекательна, остроумна… Упомянутые качества нельзя было в полной мере назвать служебными, но фон Шмуц сейчас не брался разложить все по полочкам, наклеив ярлыки и дав названия. Проверенный годами метод впервые дал сбой.
А в обозримом будущем маячил курортный Литтерн, куда хотелось бы приехать не в одиночестве.
Помимо вспышки гнева, барона мучила совесть за эффект, произведенный его вспыльчивым поступком на Рене Кугута. Увидев, как его светлость, к кому Рене, по словам горбуна, успел проникнуться крайним душевным уважением, хватает за шкирку какого-то длинноносого прохвоста, браня на чем свет стоит, Черный Аспид наотрез отказался признавать в прохвосте – профоса. Небось, опять лгут и подличают, желая выманить сокровенную крепундию. Подставили самозванца, сослались на Надзор Семерых: вон, даже господин барон не верит, драться лезет, а господин барон – человек мудрый, ответственный, на государственной службе и сердцем чист…
Вооружась костылем и ретрактором, горбун был готов защищать медальон до конца. Он не сомневался, что фон Шмуц поддержит его в святом деле, а вдвоем они покажут кузькину мать даже Нижней Маме, явись владычица геенны за крепундией в силе и славе.
Конфликт разрешился на удивление просто. Фернан Тэрц предложил молодому человеку прогуляться с ним до края рощи. Поговорить с глазу на глаз. Не сразу, но Рене согласился: опасности от этого нескладехи он не ждал. Так они и ушли: опирающийся на костыль горбун-рыцарь – и сутулый, похожий на аиста стряпчий-притворщик. Что произошло во время краткой десятиминутной прогулки, барон не знал, да и никто не знал, но только по возвращении пульпидор во всеуслышанье признал Тэрца профосом, публично вручил ему медальон и извинился за несдержанность.