48 
Однажды Вовка вернулся домой крайне нервный, явно не в себе – она даже не решилась спросить его, что случилось, – и первым делом сунулся в гостиную, к своему любимому плееру с кассетами.
И через мгновение раздалось разъяренное рычание:
– Что ж ты, подлец, делаешь?! Ты что стираешь?! Мою кассету?!
– Сдурел, отец? Какая – твоя? Я фильм пишу…
– Да я тебе, сопляку…
Татьяна влетела в комнату и застала безобразную сцену: красный от гнева, как помидор, Вовка остервенело тряс родного сына за плечи, словно душу из парня хотел вытрясти!
В щели остановленного видика наполовину торчала кассета…
– Вовка! Прекрати сейчас же!
Муж на миг застыл, потом поспешно, даже слегка испуганно отпустил сына.
– Совсем крышей поехал со своими кассетами! – почти выкрикнул Шурик, отходя подальше от отца. – Я на свою кассету писал, на свою, на чистую! Всю запись мне испортил…
Вовка молча сунулся к плееру, вытащил кассету, перевел взгляд на пустую коробку, на другую кассету в точно такой же коробке, лежавшую рядом, – и вдруг, ссутулившись больше обычного, поспешно вышел из комнаты.
Когда следующим утром Татьяну разбудило привычное дребезжание будильника, мужа дома не было. И куда он подался в такую рань? Она принялась, как обычно, ставить чайник и намазывать бутерброды. Шурик все никак не просыпался, хотя время поджимало. «Жалко будить, но придется», – вздохнула Татьяна.
Дверь в комнату сына была приоткрыта.
– Шурик! Вставай, пора…
Не отзывается.
Она подошла, слегка потеребила сына за плечо.
– Просыпайся…
Не отзывается.
Она тряхнула сына сильнее, еще раз…
– Шурик!!!
…Дыхание едва ощущалось. Татьяна не была врачом, но даже она поняла – дело плохо.
Бросилась к телефону.
Длинный звонок в дверь.
– «Скорую» вызывали?
– Нет, я только собиралась… Боже, как вы вовремя!
Белые халаты наполнили квартиру.
* * *
Это уже позже Татьяна сообразила, что «Скорую» вызвал Вовка, поняв, что с сыном неладно. Вызвал перед тем, как уйти.
Уйти насовсем.
Больше он не появлялся.
Третий день – все то время, пока реаниматоры пытались вывести беспамятного Сашу-Саньку-Шурика из комы.
Третий день.
Олег
– …Вот такая… вот такая история.
Татьяна все-таки не удержалась, всхлипнула. Глаза у нее блестели слезами, она сама это прекрасно понимала – и поспешила спрятаться за сигаретным дымом.
– Да, история, мягко говоря… – Если честно, я понятия не имел, о чем тут говорить, хоть мягко, хоть твердо.
И сигареты у меня не было, чтоб получить передышку и собраться с мыслями.
– Я списки у старосты возьму, – деловито заявил Димыч, ухватив чужую рюмку с коньяком и почти сразу торопливо отдернув руку. – Там телефоны есть. Обзвоню народ, может, кто Монаха… Володю видел.
– Да, правильно. Обзвони. Татьяна, скажите: а координат этой… Ольги у вас нет?
– Нет, к сожалению. Они, наверное, были в записной книжке мужа, но книжку он унес с собой.
– А во что он оделся, когда ушел? Впрочем, вы же не видели…
– Не видела. Но я могу с уверенностью предположить…
Татьяна предполагает вслух.
С уверенностью.
– …Да, чуть не забыла! Сумку он забрал. Большую такую, синюю, спортивную, с надписью «Reebok». И кимоно свое унес.
Киваю. Если унес кимоно – значит, рассчитывал тренироваться. А где он способен тренироваться, можно в общих чертах представить. Поспрошаем, пошуршим.
Там видно будет.
– Спасибо вам, – вдруг говорит Татьяна, глядя мне прямо в лицо; я чувствую, что краснею, хотя мне раньше казалось, что разучился это делать. – Спасибо вам большое…
– Не за что.
– Есть. Есть за что.
Она встает и медленно идет ко входу в метро, мимо лотка с грудой слегка подгнивших бананов.
Пьеса «Банановое дерево», шествие таинственной незнакомки, реплика: «…ты прав, монах, – я женщина, но все же не посторонний человек. Здесь, в этом месте, живу я, как и ты…»
– Возьмем по пиву? – спрашивает Димыч.
Нет.
Не возьмем.
Не хочется.
VIII. Нопэрапон. Свеча четвертая
Двадцать пять лет – возраст двух счастливых действий кармы: голоса и внешности. При этих условиях другие скажут: «Ах, какой мастер появился!» Все это оборачивается поистине во вред для самого исполнителя. Ведь и подобное мастерство не является истинным цветком; этот цветок есть следствие расцвета лет и временного сердечного восторга зрителей. И еще: в этом возрасте необходимо погружаться в созерцательные размышления…
48 
