1
– К сожалению, я не смогу посетить вашу репетицию. Труды над новой пьесой захватили меня, недостойного старика, полностью, не дозволяя отвлекаться. Однако не спешите предаваться отчаянию: меня с успехом сумеет заменить мой младший сын…
– Благодарю вас, уважаемый Дзэами-сан! Мы будем счастливы, если Мотоеси-сан найдет время…
Прекрасно слыша сквозь тонкую ширму всю эту беседу, Мотоеси тяжело вздохнул.
Подобные слова произносились не в первый (и, наверное, даже не в десятый) раз за последние три с половиной месяца, прошедшие со дня премьеры «Парчового барабана». Юноша успел привыкнуть к своему новому положению: теперь ему частенько доводилось присутствовать на репетициях пьес Будды Лицедеев не вместе с отцом, а вместо отца. И что же?! В итоге за спиной начали втихомолку шептаться: «Мотоеси-сан скромничает! Он наверняка и сам приложил руку к созданию многих пьес и трактатов по искусству Но, просто не хочет говорить об этом при живом отце!»
Спорить с тысячеустой молвой бессмысленно. Молодой актер понимал: стоит только начать отпираться, доказывать, что пьесы писал отец и только отец, – все вокруг твердо уверятся в обратном! Посему он старался помалкивать, делая вид, что не слышит многозначительных разговоров.
– …и непременно доставим вашего сына обратно!
– Вы чрезвычайно заботливы, друг мой! Мотоеси, ты слышишь меня?..
* * *
Скрипучая повозка вперевалочку катила по пустынным в этот ранний час улицам Сакаи. Утро было хмурым, как похмельный самурай, с трудом пытающийся вспомнить: где он провел ночь? Утро тоже пыталось вспомнить, зачем это ему понадобилось наступать, заполняя мглистым светом сонные, продрогшие рынки и площади. Утро угрюмо взирало на земную слякоть из-за пыльной дерюги низких облаков и не понимало: что оно вообще тут делает?
Конца света дожидается?!
Бычки, запряженные в повозку, лениво топали по булыжнику, и Мотоеси мимоходом подумалось, что пешком он, пожалуй, добрался бы быстрее. В целом мысли его, созвучные замерзшему и замершему утру, были не здесь – и представитель труппы, сопровождавший молодого актера, почтительно молчал, не смея отвлекать сына Будды Лицедеев от его мудрых размышлений.
Уж лучше бы отвлек!
Потому что мысли юноши в данный момент катились по давно наезженной колее самоуничижения, которое, как известно, паче гордыни.
Отец не раз повторял:
– Актер не должен быть рабом своих страстей, рабом настроения. Позорно сидеть и ждать, что вдохновение само придет к тебе, словно дешевая потаскушка! Такой человек, мнящий себя актером, однажды может даже в порыве сыграть роль замечательно – но на этом все его достижения и закончатся, как жизнь мотылька-однодневки. Нет! Подлинный мастер всегда готов выложиться до конца, даже если его разбудят пинками среди ночи и голым вытолкают на сцену; так же истинный самурай всегда готов сражаться – ибо никто не даст воину времени подготовиться и занять удобную позицию. Вот это я и называю настоящим мастерством, настоящим искусством! А пустозвоны, что рассуждают о снизошедшем и вновь покинувшем их вдохновении, – пусть, пусть тешат себя этими байками… Вдохновение приходит и уходит, а цветок мастерства остается при мастере всегда!
Воистину золотые слова! Особенно в той части, где отец говорил о «мотыльках-однодневках» и «человеке, мнящем себя актером, который однажды в порыве…». Ведь это о нем сказано, о злосчастном Мотоеси! Нет, он не клюнет на позолоченную наживку-обманку внезапной славы! Это дым, мираж. Уж он-то сам хорошо знает себе цену!
Да, тогда, на премьере, на него нашло помрачение – или, если угодно, вдохновение свыше. Да, это состояние удивительным образом совпало с тем, что должен был ощущать старик садовник (а позже – гневный дух старика), которого он играл. Да, совпадение принесло плоды – среди зрителей было немало истинных ценителей театра; опять же никто не знал, что под маской старика скрывается сын великого Дзэами! Не слепы ведь они?! Нет, не слепы. «Парчовый барабан» зазвучал один-единственный раз, совершив невозможное; гул его дошел до столицы и приливной волной откатился обратно – нет, в тот момент игра молодого актера отнюдь не была бездарной!
В последнем Мотоеси уже уверился.
Но поверить в себя окончательно он так и не смог. Конечно, он – тот самый «мотылек-однодневка» из отцовских поучений. Вспыхнул лучиной на ветру – и угас навсегда.