70 
Почему монах, спросите вы, если нагие мы все миряне?
Опомнитесь, почтенные!
Кто ж из сакайцев не знаком с Безумным Облаком, прославленным своими подвигами на стезе добродетели?.. И тем более: ну кому еще взбредет в голову блажь поздравлять честных людей с праздничком, тыча им в рожу череп?!
Зашвырнув свою страшную игрушку в самый дальний угол (там ойкнули и заперхали, подавившись), Безумное Облако вьюном протиснулся меж телами. Мотоеси и опомниться не успел, как монах уже стоял рядом, почесываясь под мышкой.
Ребра святого инока грозили вот-вот продырявить бледную, пергаментную кожу.
– Кацу! – вместо приветствия заорал монах. – А вот и пример утонченности духа!
Он тут же принялся тыкать пальцем в смутившегося юношу, на тот случай, если кто-то не поймет, кого имели в виду под «примером утонченности…».
Нырнув с головой, Мотоеси задержал дыхание и обождал. Внутри теплилась надежда: монаху надоест ждать и он уберется восвояси.
Ничуть не бывало!
– Желаю изысканности! – Этот вопль был первым, что услышал юноша, выныривая. – Желаю стихов, трогающих душу! Итак…
Безумное Облако подпрыгнул и возгласил три первые строки импровизированного пятистишия:
- Море любит берег в вечном ритме,
- В ропоте ревнивого прибоя,
- В брызгах пены и медузьей слизи…
Выжидательный взгляд уперся в Мотоеси, уперся ощутимо, будто стальное острие; почти сразу десятки взглядов обратились к юноше.
Публика ждала.
И больше всех ждал богатырь Сугата, глядя на своего нового друга, на образец для подражания, влажными глазами преданной собаки.
Юноша не знал, меняется ли сейчас спрятанная в ворохе одежды маска. Сейчас – не знал. Тайна не пришла, не напомнила о себе; не пришло и безумие премьеры «Парчового барабана». Просто взгляды эти уперлись в затор где-то глубоко внутри, поднажали, заставили вздрогнуть от сладостной боли – и пробка вылетела наружу двумя последними строками, родившимися легко и просто, теми словами, что больше всего подходили к сегодняшнему празднику, буйному и веселому:
- Не люблю я, братцы, это море! —
- До чего ж блудливая стихия!
Общий хохот был ему ответом.
Даже Безумное Облако смеялся, хрюкая от восторга.
* * *
В каморке, забытый всеми, слепой гадатель Раскидай-Бубен все подбрасывал и ловил персиковую косточку с вырезанными на ней тремя знаками судьбы… подбрасывал, ловил, снова подбрасывал…
Все время выпадало одно и то же.
Неопределенность.
Как и в ту ночь, когда некий юноша ринулся в лунный свет, на встречу с безликой участью.
5
…дальнейшие события он помнил плохо. И вовсе не потому, что перебрал, что хмель застил глаза! – пять маленьких чарок, разве это много для цветущего молодчика?! Просто иной хмель воцарился в Мотоеси, хмель свободы, хмель бесшабашного гулянья, хмель похождений вкупе с приятелем малознакомым, но оттого еще более милым душе. Такое с ним случилось впервые: всю жизнь он провел в труппе, рядом с отцом, рано умершую мать помнил плохо… эх, стоит ли сейчас туманить счастье воспоминаниями?
Гуляем!
Всплывало из развеселого дурмана: вот они с Сугатой в харчевне, и не в простой, а дорогой, для гостей с тугой мошной; сидят за столом, спорят – кому платить? Оба при деньгах, только богатырь и слышать не хочет, за нож хватается: если друг не уступит, готов «нутро людям показать», вспороть брюшину от бока до бока, даром что не самурай! А вокруг певички вьются, совсем молоденькие, лет тринадцати, не больше: нижнее платье багрянцем светится, поверх белое косодэ накинуто, расшито драгоценной мишурой, за поясом из трехцветных нитей кинжальчик в лаковых ножнах и шкатулочка. Пляшут, щебечут, поют любовные песенки, а волосы расчесаны на средний пробор и завиты в букли на висках, будто у юнцов-мальчишек.
И еще всплывало: «Вульгарность?! – хохочет Сугата, сотрясая стены хохотом. – Грубость?! Эх, молодой ты мой господин, не видел ты истинной вульгарности! Идем!.. Ну идем, поглядим!..» Они куда-то идут, какими-то переулками, кривыми и грязными, снег скрипит под ногами, и вот: Сугата расталкивает толпу человек в пять. «Смотри, молодой господин!» На снегу, еле различимая в ночной темноте, – женщина. Совершенно обнаженная; лежит, бесстыдно раскинув ноги. А в уши уже бубнят, объясняют: развлечение для бедных, у кого, окромя ломаного гроша за душой, одни вши имеются! Платишь медный мон, дают тебе зажженную лучинку, и, пока огонек теплится, можешь наклоняться, рассматривать, что заблагорассудится… нет, руками не трогать! Распустишь руки, «бык» их с плечами оторвет! Хочешь посмотреть, молодой господин?.. Другу господина Сугаты – даром… хочешь?!
70 
