– Вы надеетесь, что Гай пошлет своих людей мне на помощь?
– Вам – не знаю. Вы сообщите ему, что семилибертусу Борготте угрожает опасность. Смертельная опасность. Надеюсь, Гай не забыл про обязательства перед судом Китты?
– Борготта, вы гений! Антоний, слышал?
– Да. Вы вернетесь в дом, госпожа?
– Я буду здесь. Оставь мне комьюнион. Режим связи – распределенная сеть с дубляжом всех сообщений на ядро.
– Слушаюсь!
Охранник развернулся, молодцевато щелкнув каблуками, и умчался исполнять.
– Уверена, дальше внешнего парка им не прорваться. Пророки, дери их в щель! – возбужденная необходимостью оборонять дом от фанатичных босяков, Юлия напрочь забыла о притихших детях. Щеки ее покрылись багровыми пятнами, дыхание участилось, делаясь сиплым. – Шесть человек с парализаторами… Хватит! Первые лягут, остальные разбегутся. В крайнем случае, охрана отступит сюда. Не бойтесь, Борготта, до этого вряд ли дойдет.
«Парализаторы, – задумчиво сообщил Добряк Гишер, – это хорошо. Шесть парализаторов против трех сотен безмозглых эскалонцев во главе с милейшим Хосенидесом IV. Дружок, на твоем месте я бы присмотрел пути отступления…»
Лючано завертел головой, озираясь, привстал на цыпочки.
– Вон дверь в западное крыло. Там можно спрятаться, – маленький Давид тронул его за ремень брюк, указывая свободной рукой за кусты.
Джессика, разумеется, не преминула уточнить:
– Или вылезти через окно на улицу и убежать.
– А Ревнители, – буркнул Тарталья, – подкрадутся с тыла. И давай нас топить!
– Не подкрадутся, – хором ответили близнецы. – Они от пророка ни на шаг.
Действительно, на экране голый пророк реял над толпой, стоя на плечах своих последователей и чудом сохраняя равновесие. Шляпа сбилась на затылок, наконечник стрелы уставился в зенит.
– Верные! – надрывалась акустика комьюниона, транслируя речь Хосенидеса. – Сыны Ревнивца! Доколе исчадья небес…
Автопереводчик сбился на невразумительный скрежет.
– …искушать нас адскими бубенцами?! Доколе Рибальдо Бесноватый…
Опять скрежет и уханье.
– Заветчане! Шатаются устои веры! Жилища знати стали вертепами разврата! Наг, яко из чрева матери, истинно вещаю вам, укрыв главу священным убором…
Проповедь была достойна сериала «Скрежет зубовный», спонсированного вехденскими фундаменталистами. Критики и искусствоведы давным-давно осудили «Скрежет…» за пропаганду межрасовой розни и потакание низменным вкусам. Но честные эскалонцы сериалов не смотрели, критикой не интересовались – и воспринимали слова Хосенидеса с нездоровым энтузиазмом.
– То-пи! То-пи!
– О-мут!
– Веди, Нагой!
– Со мной ли вы, заветчане?!
– С тобой!
– Готовы ли претерпеть, восстав и отринув?
– А-а-а!
– Зрите ли вертеп смутный? Логово Бесноватого?!
– Зрим!
– На-гой! На-гой!
– Кто дрожит от страха за дверьми вертепа?!
– Кто-о-о?! О-о!
Тишина.
Воцарившись по мановению длани Хосенидеса, зловещая, внезапная, она таила вопрос, один на всех: кто?! Скажи, Нагой, укажи перстом, и мы ворвемся, сокрушим, разорвем, растопчем и предадим воде то, что останется. Затишье перед бурей не могло длиться долго. А сукин сын пророк умело держал паузу, обводя паству пылающим взором.
«Негатив в идиоте дает один, вечный результат: драку,» – вспомнил Лючано. Он не сомневался: от Хосенидеса сейчас зависит все. Нагой может швырнуть толпу на приступ легче, чем ребенок – гальку в море. Эскалонцы пойдут крушить и топить, даже если по ограде пустят кое-что помощнее «кусачки», а в руках защитников окажутся не парализаторы, а армейские лучевики.
Фанатиков и плазматор сожжет, да не остановит.
Разумеется, власти потом накажут зачинщиков. Пророка сошлют в дальний монастырь, на хлеб и воду. Кое-кто выразит ноту протеста, кое-кому принесут официальные извинения. Король Бенуа расшаркается перед Советом Лиги. Пострадавшим с большой долей вероятности выплатят компенсацию за физический ущерб; родственникам погибших – за ущерб моральный.
«Мне кажется, тебя это совершенно не утешает, малыш,» – вздохнул маэстро Карл, человек столь же практичный, сколь и сентиментальный.
Лючано бросил взгляд на Юлию, желая подзанять у нее бодрости и уверенности в благополучном исходе заварушки. Но вместо бодрости им едва не овладела паника. Такой он помпилианку еще не видел! Хищно оскалившись, белая, как снег, с длинными черными волосами, разметавшимися по плечам, она буквально пожирала глазами пророка Хосенидеса – словно заклятого врага, соперника, самовольно вступившего в чужие владения. Разъяренная пантера, на чью добычу посягнул конкурент!