– Хорошо, не будем. Почему ты не сказал мне раньше?
– Ждал.
– Чего?
– Разорения евгенического центра. Дискредитации Штильнера. Его изоляции в научной среде. Невозможности повторения эксперимента. Все это случилось.
Помолчав, глядя строго перед собой, как если бы за ничтожный промежуток времени успел просчитать тысячи вариантов развития событий, Айзек задал вопрос – простой, логичный и беспощадный, как смертный приговор:
– Почему ты не нанял ликвидаторов – убрать профессора?
– Я предпочитаю другие методы.
– Почему ты не велел убить детей?
Лицо Шармаля-старшего не дрогнуло ни единой жилочкой.
– Страх? Чистоплюйство? Что?
– Наша кровь, Айзек.
– Кровь, – повторил младший. Словно пробовал слово на вкус. Соли и горечи, и красной меди, похожей на волосы семьи Шармалей, не хватило, чтобы Айзек скривился. Лицо гематра осталось неподвижным. – Значит, кровь. Даже грязная?
– Грязная или чистая, она – наша.
– Кровь…
Это было первое многоточие в речи Айзека. На лацкане его куртки блестел такой же значок, как и на лацкане отцовского сюртука: спираль со звездой.
– На моем месте, – спросил банкир, – ты бы отдал приказ о ликвидации?
– Нет. Мой склад мышления не годится для убийства. Иногда я об этом сожалею. Но я – не ты. Я всегда восхищался твоим умением находить простые решения и воплощать их в жизнь кратчайшим путем.
– Сожалею, что разочаровал тебя.
«Наверное, так остывают солнца,» – думал Лючано, цепенея. При нем одна математика случая говорила с другой, обсуждая дела семейства нормальных распределений. Нормальные распределения в свою очередь образовывали масштабно-сдвиговое семейство. Дальше куцые познания Тартальи, сшитые из обрывков случайно подслушанных разговоров, заканчивались. Он и в этом-то не был уверен до конца. Но от неумолимой логичности разговора двух гематров хотелось сбежать на противоположный край Галактики, не дожидаясь масштабного сдвига.
– Ты считал вероятность, отец?
– Да. На сегодняшний день – 67% за то, что открытие Штильнера не будет повторено в ближайшие годы.
– Динамика роста?
– Удовлетворительная.
– Наша кровь, – повторил младший. В светлых глазах его на ускользающе малый миг проявился намек на чувство. Возник, чтобы еще быстрее исчезнуть. – Да. Наверное, я бы тоже отказался от простого решения.
Он с минуту, не произнося ни слова, глядел на играющих детей.
– Ублюдки, – констатировал Айзек без тени оскорбления. – Слишком эмоциональны для гематров. Слишком.
– Нет.
– Да. Стареешь, отец. Делаешься сентиментален.
– Нет.
– Да. Не хочешь видеть очевидного.
– Оставим пустой разговор. Мое решение, моя ответственность. Не забывай делать комплексы Мваунгве. Если я чего-то и не хочу, так это провести остаток дней, посещая тебя в клинике для монополяров.
– Не могу обещать, отец.
– Не обещай. Делай.
Айзек встал.
– Пока я здесь, – сказал он, – я не хотел бы видеть детей Эми.
– Не могу обещать, – ответил Шармаль-старший.
И, отвернувшись, добавил:
– Наша кровь.
Космос, повинуясь слову гематра, черной кровью затопил виллу. Вернулось бродячее солнце, поглотив Лючано, переварив и обратив в бушующий огонь. Солнце перемещалось, ворочалось в мрачных тенетах, надвигалось диким жаром на флот галер, не в добрый час подвернувшихся под лихой протуберанец, и отступало в никуда, грозя в любую секунду вернуться всей мощью огня-странника. А вдали, за спиной, если у солнц бывают спины, парил силуэт птицы-исполина – жемчужно-розовый, с затемнениями по краям.
Сегодня волшебный ящик подчинялся с трудом. Уже во второй раз ситуация срывалась во вселенский бред – по счастью, безопасный. Складывалось впечатление, что огрызок флуктуации, растворенный в новом, плотском носителе, раз за разом находил в континууме нечто, сбивавшее ему настройку. Тарталья впервые задумался о том, что картины в волшебном ящике неизменно опирались на жизнь людей, знакомых ему в реальности: профессор Штильнер, граф Мальцов, отец и сын Шармали, близнецы Давид с Джессикой, Фаруд, ключница Матрена и голем Эдам, в конце концов…
Даже с пилотом Данилой Бобылем он мельком виделся.
Незнакомцы – Эмилия Дидье, проститутка-брамайни, няня-вудуни – появлялись опосредованно, в тесной связи со знакомцами. Их как бы надстраивали, восстанавливали, наращивали на готовый каркас. Вот и сейчас – Тарталья с трезвой ясностью вспомнил, откуда растут ноги у бродячего солнца.