— То якщо трэба…
Ефрейтор вздыхает, расстегивает пуговицу на манжете гимнастерки.
Кажется, тараканы произвели на него впечатление.
— Не вздумайте! Нет!
Черный Ворон встает, расправляет закованную во френч грудь:
— Господин… Лель! Вы пользуетесь моментом… Трагическим моментом для своих безответственных, преступных…
— Иероним Павлович! — Улыбка сползает с лица, в глазах Леля — холодный огонь. — Вы прекрасно знаете, что иного выхода нет. К сожалению, тот, кто мог бы нам помочь в этом городе, попросту струсил. У вас никчемный протеже, господин Молитвин! Поэтому мы должны просить тех, у кого не дрогнет рука!
О чем они? Я смотрю на Игоря. Маг слушает, серые глаза смотрят на Ворона.
И вдруг я понимаю.
Тот, кто мог бы нам помочь…
Легат Печати!
— Вы прекрасно знаете, Иероним Павлович, что районы, подобные нашему, могут уцелеть лишь в одном случае. Ваша, с позволения сказать, оборона не рассчитана на прямой бомбовый и ракетный удар. Мы должны просить настоящей помощи.
— Нет!
Худая старческая рука дергает ворот френча. Пуговица не поддается, Молитвин вновь рвет ни в чем не повинное сукно:
— Господа! Нельзя! Та реальность, в которой мы находимся… Она не выдержит! Равновесие уже нарушено! Любой толчок может превратить мир в хаос!
Ему никто не отвечает. На экранах беззвучно вспыхивают черные грибы разрывов…
— Господин Лель! — голос Бажанова звучит устало, но твердо. — Вы уверены, что это нам поможет?
Штукарь-Калиостро улыбается — победно, радостно:
— Поможет! Непременно поможет! И каждая секунда промедления…
— Нет! Нет! Не слушайте его! Молитвин бросается вперед, eго шатает, рука впивается в спинку стула:
— Это будет конец! Конец всему! Неужели вы не понимаете…
Худая, в синих прожилках рука отпускает стул. Нелепая черная фигура медленно сползает на пол.
— Ск-корее! — Игорь вскакивает, кидается к неподвижному телу. — Ему п-плохо! Разве в-вы не видите, ему…
Койки не нашлось. Не нашлось матраца. Ие-ронима Павловича уложили прямо в коридоре на холодный бетонный пол. В неярком белесом свете ламп его лицо казалось высеченным из мрамора.
Словно надгробие.
Кто-то побежал за врачом, я расстегнула ворот старенькой застиранной рубашки.
Поздно…
Тоненькая ниточка пульса еще билась, веки вздрагивали, но я понимала — поздно!
Игорь — тихий, непохожий на себя, — поддерживал голову старика, время от времени проводя над его лбом раскрытой ладонью. Но и Маг был уже не в силах помочь. Внедренный сотрудник Стрела не выполнила приказ. Господин Молитвин Иероним Павлович, Черный Ворон, шаман из шалмана, покидал Прекрасный Новый Мир.
— К-какая жалость! Г-господи, какая жалость… Игорь опустил ладонь, пальцы резко разжались, словно стряхивая невидимые капли. Каменное лицо дрогнуло. Открылись пустые — мертвые — глаза. Дернулись белые губы:
— Али… Алика… Не дайте… убить… Иначе… другой… Дьявол…
— Господин Молитвин! Я наклонилась над ним. Выпрямилась. Взялась за запястье…
— Где больной? Где?
Кто-то в белом халате подбежал, застыл на месте.
Игорь взял меня за руку.
Странно, я никогда не любила этого вздорного, желчного старика. Почему же…
— П-прими, Господи, душу новопреставленного раба Т-твоего…
Голос Игоря заставил прийти в-себя. Вот и все, Иероним Павлович! Вот и к вам слетели проклятые пташечки с колоколенки!
И вам уже не страшен Дьявол, которого вы помянули.
Наверно, тяжело уходить с таким именем на устах!
И снова кровь. На этот раз не на мраморном надгробии.
Темно-красная лужа растекается по пульту, прямо по мигающим лампочкам.
Ефрейтору делают перевязку, накладывают Жгут — неумело, грубо. Наверное, парню больно, во он почему-то улыбается.
Экраны мертвы — кроме одного. И возле него собрались все — Бажанов, интеллигентный господин Мацкевич, лейтенант в штатском, остальные.
Штукарь Лель тоже там — в первом ряду.
А на экране — лицо. Страшное, нечеловеческое.
— No, No! Наткадо нат Кейнари! Ши-коу!
Лель что-то негромко говорит, подается к самому экрану.
Мы с Игорем подходим ближе. Он вновь берет меня за руку.
— No!No!
И вдруг я понимаю, что лицо на экране — человеческое, и когда-то оно было красивым.
Девушка! Совсем юная, раскосые глаза, тонкие высокие брови, смуглая кожа…
…И страшный ожог, превратившийся в сплошное бурое пятно.