Особенно,... 
120 
Спасибо дяде Пете: начал первым.
– Рановато, – бросил старик, грея руки у горячего заварничка. – Я надеялся, еще годик-другой обождем… Сейчас взрослеют поздно: в тридцатник у родителей на шее сидят. Что, тирмен, страшно живых людей убивать?
Данька моргнул, скис и признался честно:
– Страшно.
– А почему раньше не страшно было? Ты ведь не первый раз на «целевом выезде»…
– Я не знал. Не знал, что они живые! Я по мишеням стрелял!.. а они после… с жетонами…
– Ну, ты и в «нулевке», когда разную пользу себе отстреливал, не знал, а палил… Почему у меня ничего не спрашивал?
Ситуация странным образом вывернулась наизнанку. Данька, желавший разоблачить злобный заговор, невинная овечка с винтовкой, подставленная коварными хитрецами, угодил чуть ли не под допрос. Петр Леонидович задавал вопросы тихо, скучно, кричать в ответ или бить кулаком по столу было бы глупо. И стыдно. Приходилось отвечать и прятать глаза.
– Там хорошо… в лесу.
– Ясно. Не стесняйся, тирмен: мне тоже там хорошо. Так и должно быть: нам хорошо, потому что делаем важное и нужное дело.
– Людей убиваем? – вырвалось у Даньки.
– Да, – без обиняков ответил старик.
Он принялся «женить» чай: переливать из заварничка в стакан и обратно. Казалось, это занимает его целиком, без остатка. Коричневая жидкость струилась, темнея с каждым разом; по каморке распространился приятный запах. После гадкой вони РЧС аромат чая казался и вовсе чудесным.
– Ты в курсе, что это такое?
Дядя Петя ногтем нацарапал на столе четыре буквы. Дерево столешницы с годами превратилось едва ли не в камень, следов от ногтя почти не осталось. Но Даньке не требовалось читать надпись. Точно такие же значки были вырезаны на стойке «нулевки». И не только на стойке.
– В курсе. Мене, мене, текел, упарсин. Ам-бре… аббревиатура. Первые буквы слов.
Старик взглянул на парня с нескрываемым интересом. Словно орден вручил.
– Удивил. Ну, оболтус, удивил, и все тут. Это теперь в физкультурном институте изучают? На легкой атлетике? Валяй дальше, умник. Что значит твоя аббревиатура?
– Исчислено, исчислено, взвешено и разделено. Это на стене у царя одного написали, Валтасара. Ночью написали, а утром приплыли: царство развалилось, царя зарезали. Кранты фирме, сливайте воду.
Машинально он повторил Леркины слова.
– В ту ночь, как теплилась заря, рабы зарезали царя, – сказал дядя Петя. – Не пугайся, я не сошел с ума. Это Гейне, «Валтасар». Его у вас в физкультурке уж точно не изучают. А вообще-то, братец, ты прав: как подсчитают до конца – кранты фирме. Понимаешь, Даниил…
Отхлебнув чая, дядя Петя уставился на фото, украшавшие стену.
– Там, где-то, все время считают. На каком-нибудь «плюс двенадцатом» или «минус тридцать втором» – считают, считают… Социализм есть учет и контроль. А-а, этого ты тоже не проходил. Другое поколение. Короче, считают живых и мертвых, души и тела, грехи и добродетели. Чиркают перышком, щелкают арифмометром, на компьютере работают… Честно говоря, я не знаю, что именно они считают и как. Но знаю другое: как только подсчитают, сведут концы с концами, дважды исчислят, взвесят и разделят – кранты фирме. Полные кранты, тут ты сто раз прав.
Старик зажмурился, прикрыв глаза: оба, а не один левый.
– И увидел я новое небо и новую землю, – процитировал он.
Данька помнил, откуда цитата: «Откровение Иоанна Богослова» произвело на него жуткое, знобящее впечатление своей непонятностью и обреченностью.
– Ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. Мы с тобой, Даниил, тирмены. Работники Великой Дамы. Если угодно, рыцари Ее. Потому что Великая Дама – единственная, кто не хочет новой земли и нового неба. Ее и старые устраивают. Великая Дама не желает остаться без работы. Нормальное желание, скажу честно…
Стены каморки надвинулись, грозя поглотить и выплюнуть наружу. В царство, которое ежедневно грозит рухнуть, если все будет исчислено, взвешено и разделено до конца. Данька мало что понял, но поверил. Такое с ним случалось впервые: не знание, но вера.
Если вдуматься, эти штуки вообще противоречат друг другу: вера и знание.
– Мы сбиваем сальдо и бульдо, дебет и кредит. Мешаем окончательному расчету. Мы – тирмены. Мы стреляем в «плюс первом», в тайном тире Великой Дамы, и аудиторы опять начинают считать. Налоговая путается в накладных. Судьи принимают к рассмотрению новые документы, то ли истинные, то ли липовые. Проверка, подсчет, и снова, и по кругу… Пока это длится, царство стоит на ногах. Мы подставляем царству плечо.
120 
