Глава 29

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ СО СПРОГОМ?

Ему отрубили мошонку боевым мечом. После чего он был изгнан на берег своего родного Швуда. А чтобы он не забывал о своем увечье, его похотливая жена Флавия была изгнана вместе с ним. Для того времени это типичное наказание за сексуальное посягательство на члена королевской семьи.

Когда я спросил Тюльпен, почему ее гинеколог рекомендовал ей убрать внутриматочную спираль, она сделала обычный жест своей чертовой сиськой: приподняла свою большую грудь, словно говоря, что наличие или отсутствие у нее спирали — ее личное дело.

— Когда он убрал ее? — спрашиваю я.

И она пожимает плечами, как если бы не удосужилась запомнить. Но я вспомнил, что уже несколько раз не чувствовал внутри этой маленькой штуковины.

— Почему, черт побери, ты ничего мне не сказала? Я мог бы пользоваться презервативом.

Она беспечно бормочет, что ее гинеколог не рекомендовал ей пользоваться и презервативом тоже.

— Что? — ору я. — Почему он все же рекомендовал тебе вытащить эту штуковину?

— Потому что для того, чего я хочу, — уклончиво заявляет она, — сначала нужно сделать это.

Я все еще в недоумении; я подозреваю, что бедная девочка не понимает механизма репродукции. Потом до меня доходит, что это я не понимаю девочку.

— Тюльпен? — медленно произношу я. — Чего ты хочешь, для чего тебе рекомендовано убрать спираль?

И разумеется, отвечать ей не обязательно: вполне достаточно заставить меня задать этот вопрос. Она улыбается мне и краснеет.

— Ребенка? — говорю я. — Ты хочешь ребенка? — Она кивает, продолжая улыбаться. — Ты могла бы поставить меня в известность. — лепечу я, — или спросить.

— Я уже пыталась это сделать, — хитрит она, готовая снова повторить свой излюбленный жест.

— Я же должен был, черт побери, высказаться по этому поводу!

— Это будет мой ребенок, Трампер.

— И мой тоже! — кричу я.

— Совсем не обязательно, Трампер, — говорит она и мечется по комнате, словно одна из ее дурацких рыбок.

— С кем еще ты спала? — задаю я дурацкий вопрос.

— Ни с кем, — отвечает она. — Просто ты не должен заботиться о ребенке больше, чем ты этого захочешь.

Когда я с сомнением уставился на нее, она добавила:

— Ты в любом случае будешь иметь к нему не больше отношения, чем я тебе это позволю, черт бы тебя побрал!

Затем она удаляется в ванную с газетой и несколькими журналами, ожидая, что я… сделаю что? Усну? Оставлю ее? Буду молиться о тройне?

— Тюльпен, — стучу я в дверь ванной. — Может быть, ты уже беременна?

— Можешь сматываться, если хочешь, — откликается она.

— Господи, Тюльпен!

— Ты не должен чувствовать себя пойманным в ловушку, Трампер. Детей рожают не для этого.

Она остается в ванной целый час, и я вынужден писать в кухонную раковину. Размышляя. До моей операции осталось два дня — возможно, они меня начисто стерилизуют.

Но когда Тюльпен выходит из ванной, то выглядит не такой упрямой и более ранимой, и он почти мгновенно обнаруживает, что готов быть таким, каким она его хочет видеть. Однако ее вопрос заставляет его насторожиться. Она спросила застенчиво:

  116