Особенно,... 
22 
— Ты разбираешь латынь?
Жанна помотала головой.
— Дом Лукас бесконечно добр и просит нас взять тебя послушницей под защиту обители нашей и веры, ибо нет для дьявола добычи соблазнительней и легче, чем молодая неискушенная в делах мира сего девушка. Наши сестры принимают три обета: целомудрия, бедности и послушания. Мы строго следим, чтобы они не нарушались в этих стенах. Хотя послушницы и не дают клятву, они должны подчиняться всем нашим правилам.
Произнеся все это грозным тоном, монахиня вперила в Жанну немигающий взгляд. Да уж, он был острее гвоздей!
— У тебя есть пожитки?
Жанна помотала головой.
— Но осел все же твой?
— Да.
— Это уже имущество. А чем он нагружен?
— Там вещи, которые я прихватила из дома.
— Что за вещи?
— Сковорода… кусок масла… немного соли. И еще одеяло.
Матушка Елизавета кивнула:
— С приходом сюда ты должна отказаться от всего этого и передать вещи в распоряжение обители. Взамен мы обеспечим тебя едой, будем учить и заботиться о твоей душе. Ты станешь выполнять любую порученную тебе работу, помня о совершеннейшем послушании.
Жанна вздрогнула. А как же зеркальце? Зачем оно сестрам, которые и думать забыли о своем женском естестве? Жанна недоверчиво посмотрела на настоятельницу. Она хочет жить, а ее замуровывают заживо! Судьба и так лишила ее самого дорогого, а тут хотят оборвать последние связи с миром. У нее почти ничего не было, и вот следует расстаться с последним.
— Ты поняла, что я говорю?
Жанна кивнула.
— Тогда ступай за своими вещами, а там мы поглядим, чем они могут послужить обители.
Жанна встала и направилась к двери.
— Жанна Пэрриш, — промолвила матушка Елизавета, — не думай, что твое молчание меня обманет. Я знаю все девичьи уловки.
Жанна обернулась и посмотрела на нее без всякого выражения. Потом повернула ручку двери.
Не сомневаясь, что за ней внимательно наблюдают из окна, Жанна медленно побрела к конюшне. Саму же конюшню настоятельница видеть не могла. Жанна отвязала Донки, вывела его к воротам и вышла, не ускоряя шага. Оказавшись снаружи, она стегнула осла поводьями, и тот затрусил порезвее. Жанна бежала рядом, и вместе они свернули на первом же углу.
Она счастливо ускользнула из пут добродетели. И тут же едва не попала в худшую переделку.
Прямо над ее головой раздался какой-то крик, но Жанна не обратила на это внимания. Парижане вообще почем зря драли глотку.
— Берводы!
Таинственное заклинание прозвучало громче и настойчивее.
— Берводы!
Господи, что это значит? Какой-то цеховой клич? Слово на местном наречии?
Жанна подняла голову в тот самый момент, когда некая исчерпавшая свое терпение женщина уже собралась в третий раз издать странный вопль. В один миг Жанна все поняла. Она резво отскочила и потянула за собой Донки. Женщина держала в руках ночной горшок, который намеревалась прямо с третьего этажа опорожнить в протекавший внизу ручей. Поток мочи и нечистот обрушился в канавку. Она здорово прицелилась! Так вот что она кричала: берегись воды!
Жанна не знала тогда, что специальным эдиктом король Карл VII обязал всех трижды предупреждать прохожих, прежде чем выливать из окон нечистоты. Сколько добрых горожан приходили в те времена домой, украшенные помоями и нечистотами!
Через две улицы перед Жанной вдруг возникла огромная туша, лишь отдаленно напоминавшая человека. Там, где у нее должна была быть рука, торчала голая кость, лицо было окровавлено. Потрясая ею, туша принялась что-то канючить. Кудлатые волосы образины разметались по жирному и грязному лицу, с которого на Жанну уставились звериные глазки. Девушка отпрянула.
— Сжальтесь! Один денье!
Жанна уже собралась дать монетку, но тут заметила, что рукав, из которого торчала кость, как-то странно изогнут. Нет сомнения, бедняга спрятал руку в рукав и держал в ней кость, пытаясь разжалобить и испугать девушку. Было чего пугаться — при желании кость могла стать грозным оружием. Приглядевшись, Жанна заметила, что и кровь, стекавшая по лицу нищего, была необычного цвета. Цвет настоящей крови был ей знаком — увы — слишком хорошо.
Конечно, оборванец просто измазал себя ежевикой!
Быстро позабыв о приступе щедрости, Жанна осторожно обошла несчастного лицедея, умудрившегося напугать, похоже, и Донки. Да, Париж оказался куда менее гостеприимным, чем забытая Богом деревушка Ла-Кудрэ. В этом вместилище силы и власти следует быть осмотрительной. Жанна не очень-то понимала разницу между королевскими слугами и клириками, но решила, что они друг друга стоят. При этой мысли она даже скорчила гримасу.
22 
