Они отошли к рощице из невысоких деревьев, которые так красиво колыхались на ветру.
Их голоса были еле слышны, но кое-что я мог разобрать.
— Нет, но ведь ты лишилась своего дома. Нет, но ведь… И все, что у тебя было…
— Говорю тебе, у тебя есть право…
— Это плата. Плата.
И женщина воздела руки кверху, затрясла головой и ушла от мужчин.
— Никогда! — крикнула она им.
Они все вернулись вслед за ней и легли и снова затихли. Иосиф думал. Он тревожился. Потом снова стал спокоен как обычно.
Люди шли по дороге и даже не видели нас. Ехали всадники.
После еды, когда все спали, я стал думать о том человеке в темноте, о пьянице.
Я понял, что его убили. Но я не говорил этого даже себе. Просто знал. И я понял, почему они это сделали. Еще я догадался, что он собирался сделать с женщиной.
И понял, что мужчины помылись и надели чистые одеяния, как требовал Закон, но они не будут чисты вплоть до заката. Вот почему мы не пошли в Назарет в тот же день. Мужчины хотели прийти домой чистыми.
Но можно ли очиститься от такого? Как смыть кровь человека с рук своих и что делать с деньгами, которые у него были, с деньгами, которые он украл, деньгами, омытыми в крови?
12
И вот мы поднялись на вершину очередного холма.
Перед нами простиралась огромная долина, усеянная оливковыми деревьями и цветущими полями. Какая красота!
Но великий дьявол, огонь, снова пылал, большой и далекий, и дым поднимался до самых небес, под белые облака. У меня застучали зубы. Вернулся страх. Я пытался прогнать его.
— Это Сепфорис, — воскликнула мама, и то же самое кричали другие женщины.
Мужчины подхватили этот крик. И взмыли ввысь наши молитвы, а мы сами стояли на вершине холма и не шли вниз.
— А где же Назарет? — огорченно всхлипнула Маленькая Саломея. — Он тоже горит?
— Нет, — ответила моя мама. Она нагнулась к нам и показала: — Назарет вон там.
Я посмотрел туда и увидел деревню, раскинувшуюся на холме. Белые дома, один над другим, густые деревья, справа и слева пологие склоны и зеленые равнины, а вдали другие селения, еле различимые под ярким небом. А за всей этой красотой — огонь.
— Ну, что будем делать? — спросил Клеопа. — Спрячемся в холмах, потому что Сепфорису конец, или пойдем домой? Я бы сказал — домой.
— Не торопись так, — остановил его Иосиф. — Вероятно, лучше будет остаться здесь. Не знаю.
— И это говоришь ты? — удивился его брат Алфей. — Я думал, ты знаешь наверняка, что Господь позаботится о нас, а теперь мы в часе ходьбы от дома. Если на нас нападут грабители, я бы предпочел укрыться в своем доме в Назарете, а не в этих холмах.
— У нас есть погреб? — быстро спросил я, не желая, чтобы подумали, будто я перебиваю мужчин.
— Да, у нас есть погреб. В Назарете в каждом доме есть погреба. Они старые и нуждаются в ремонте, но они есть. А эти разбойники, должно быть, повсюду, куда бы мы ни пошли.
— Это все Иуда бар Езекия, — сказал дядя Алфей. — Думаю, он покончил с Сепфорисом и сейчас двинулся дальше.
Брурия принялась причитать над судьбой своего сына, и Рива подхватила ее стенания. А моя мама старалась обнадежить их.
Иосиф тем временем обдумал ситуацию и сказал:
— Да, Господь позаботится о нас, вы правы. И мы пойдем. Я не вижу, чтобы в Назарете происходило что-то плохое, и путь отсюда до деревни тоже выглядит безопасным.
Дорога привела нас в уютную лощину, и вскоре мы уже шли мимо фруктовых садов и бесконечных рядов оливковых деревьев, вдоль обширных ухоженных полей. Продвижение наше было медленным как никогда, но нам, детям, не разрешали бежать вперед.
Я так радовался скорой встрече с Назаретом и был настолько переполнен счастьем от вида прекрасного края, раскинувшегося перед нами, что мне захотелось петь. Но никто не пел, и поэтому я запел про себя, в душе: «Хвалите Господа, Он покрывает небо облаками, приготовляет для земли дождь, произращает на горах траву».
Дорога была каменистой и неровной, однако путников обвевал нежный ветерок. Я разглядывал цветы на деревьях, маленькие башни вдали на возвышениях, но, к своему удивлению, не заметил в полях ни единого человека.
Я нигде никого не видел.
И на пастбищах не паслись овцы и коровы.
Иосиф велел нам идти быстрее, и мы старались изо всех сил, хотя это было нелегко из-за тети Марии, которая совсем расхворалась, как будто беды Клеопы перешли на нее. Мы тянули за собой ослов и по очереди несли на руках Маленького Симеона, а он, скучая по матери, капризничал и плакал, что бы мы ни делали.