— Ты прекрасно выглядишь, Джулиус, — сказал Аксель. — Лондон явно тебе на пользу. До меня дошли слухи, что ты собираешься здесь осесть.
Аксель и Джулиус разместились в двух мягких креслах по обе стороны от камина, оба свободно вытянули ноги и выглядели удручающе раскованно. Снизу, из кухни, доносился укоряющий запах перестоявшего рагу. Саймон терзался муками голода.
— Да, я об этом подумываю. Лондон настолько цивилизован, что успокаивает. Вот в Париже я жить бы не смог, а ты?
— Тоже. Мне он всегда не особенно нравился. До сих пор думаю, что мог бы жить в Риме, хотя, возможно, это чистая фантазия. В мечтах я всегда жил в Риме.
— Правда? Какое совпадение: я тоже. Хоть и не жил там больше чем по несколько недель.
— Аналогично у меня. Но этот город всегда снится. Это нагромождение пластов истории. Дома, лепящиеся друг к другу. Рим восхитительно неупорядочен, прямо как Лондон.
— Вот-вот. Я люблю сельский стиль жизни Рима.
— Эти бесчисленные маленькие площади…
— Фонтаны…
— Белеющие между деревьев статуи…
— Античные колонны, украшающие ренессансные стены…
— По ночам отблеск неоновых огней на терракоттовых домах…
— Мальчики, голышом купающиеся в Тибре…
— Да-да, эти мальчики, голышом купающиеся в Тибре… Конца этому не предвидится, думал Саймон. Но твердо решил не напоминать об обеде. Пусть cassoulet сгорит.
— Конечно, опера там не так хороша, как в Париже, — сказал Джулиус.
— Безусловно, но всегда можно слетать в Милан.
— Я видел, что в «Сэдлерс Уэллс» дают Моцарта. У них этим летом хорошая труппа?
— Неплохая. Они очень недурно поставили Cost. Не помню, что там идет сейчас.
— Die Entführung aus dem Serail. Как тебе это, Саймон?
— Что? — спросил Саймон. Он угрюмо стоял у окна и смотрел на улицу.
— Die Entfürhung aus dem Serail.
— He выношу Моцарта, — сказал Саймон.
— Аксель, нельзя разрешать ему говорить так. Мне чуть не сделалось дурно.
— Ну, кое-что из Моцарта тебе все же нравится, Саймон. Не далее как вчера ты напевал Voi che sapete.
— Voi che sapete? — подхватил Джулиус. — Великолепно.
— Я люблю только то, что можно напевать, — заявил Саймон.
— Не такой плохой принцип, — откликнулся Джулиус. — Во всяком случае, честный. Почему надо презирать мурлыканье себе под нос? С него-то все и начинается.
— Я, правда, сомневаюсь, что Саймон с него сдвинется, — возразил Аксель. — Я уже бросил попытки развить его музыкально.
— Обидно. По-моему, характер Саймона предполагает любовь к музыке.
— Согласен.
— Он ведь настолько женственен. Все эти штрихи изящества в убранстве комнаты, безусловно, дело рук Саймона. Изысканно разбросанные подушки, элегантно раздвинутые занавески, искусно подобранные цветы, само присутствие цветов. Я не прав? В Саймоне чувствуется женская струнка. Он создан, чтобы любить музыку. Большинство женщин музыкальны.
— Ты так думаешь? — спросил Аксель. — По моим ощущениям, мужчины куда музыкальнее женщин. Не знаю ни одной женщины, которая по-настоящему чувствовала бы музыку.
— А ты вообще не знаешь ни одной женщины, — пробурчал Саймон.
— Нельзя не прийти к заключению, — продолжал Джулиус, — что музыкальность или ее отсутствие — черта весьма характерная. Например, Морган просто ненавидит музыку…
Саймон украдкой посмотрел на часы. Десятью минутами позже они говорили о ком-то или о чем-то, называемом Дитрих Фишер-Дискау. Саймон, стараясь не привлекать внимания, спустился вниз.
Добравшись до кухни, он взялся за херес. Пусть разговаривают. Пусть разговаривают еще хоть битый час. Но запах, сочащийся из-под крышки коричневого глиняного горшка, делался просто невыносимо соблазнительным. Невероятным усилием воли Саймон одержал верх над желанием приподнять крышку и подцепить ложку фасоли. Ему нужно было страдать. По доносившимся из гостиной репликам он слышал, что разговор перешел на Вагнера.
— Вагнер был, несомненно, гомосексуален, — говорил Джулиус в тот момент, когда Саймон тихо вернулся в комнату.
Наполнив свой бокал, Саймон сел у окна. Даже и эта новость не смогла вызвать в нем интереса к Вагнеру. Они начали с жаром обсуждать нуднейшее «Кольцо нибелунгов».
— Но я так разговорился, — наконец прервал себя Джулиус, — что даже еще не вручил подарка. И о чем только думаю! — Нагнувшись, он начал развязывать узел бечевки, стягивающей коричневый пакет. — Никогда не умел развязывать узлы!