26 
Чувствуя легкую дурноту, Хильда вскарабкалась по лестнице и постучала в комнату Питера. Услышав в ответ невнятное бормотание, вошла. Питер, как и всегда, возлежал на кровати, опираясь о горку грязных подушек. Костюм состоял из рубашки и брюк, ноги босы, руки сложены на груди, взгляд задумчивый. В общем, он был красивый парень. Светлый блондин (в отца), лицо, несколько склонное к полноте. Хороший прямой нос и удлиненного разреза синие глаза делали его, вероятно благодаря некоторому сходству с молодым Наполеоном, похожим на юного воина. По виду он лидер, подумала Хильда, с нежностью и раздражением глядя на расслабленную фигуру сына. Тот поприветствовал мать зевком и слегка пошевелил пальцами как и прежде покойно сложенных на груди рук.
— Таллис где-нибудь в доме? — спросила Хильда.
— Если он еще жив, то где-нибудь да находится. Не здесь.
— Оснований предполагать, что он мертв, насколько я понимаю, нет?
— Ни единого.
— Ты получил мою записку? — Да.
— Питер, то, что я видела в кухне, возмутительно. Почему ты хотя бы не вымыл посуду?
— Я продумаю этот вопрос.
— Продумай и вопрос починки входной двери. Для этого достаточно простой отвертки. Есть в доме отвертка? По-моему, я ее видела на шкафу.
— Возможно.
— И все-таки необходимо запирать входную дверь.
— Люди, живущие наверху, выходят и возвращаются в любое время.
— Но почему бы, ради Христа, им не пользоваться ключом?
— Потому что они мусульмане. А кроме того, они потеряют ключи, и все мы окажемся взаперти.
Вздохнув, Хильда с большими предосторожностями опустилась на краешек стула. Сиденье было продавлено. Солнечный свет заливал комнату и безжалостно обнажал ее пустоту. Хильда вздрогнула. Лишенная тяги к уюту комната всегда пугает. А здесь, кроме стула и железной кровати Питера, не было почти никакой мебели. Стояла большая коробка, наполненная старой обувью (не Питера), веревками и какими-то кожаными ремнями. Зеркало с туалетного столика было свинчено, сам он завален горой предметов. Пол, сбитый из планок немореного дерева, заляпан грязью, беленые стены испещрены паутинными лапками трещин и кое-где оторочены паутиной.
Удрученный взгляд Хильды упал на вещи, сваленные на туалетном столике. Там было два транзистора, три безусловно новых шелковых носовых платка, фотоаппарат, блестящая кожаная коробочка, в которой, скорее всего, лежали запонки или другая какая-то ювелирная мелочь, довольно дорогой с виду электрический фонарик и зажигалка в эмалевом корпусе. Не успела она спросить Питера обо всех этих вещах, как дверь распахнулась.
Показалось два ряда ослепительно белых зубов и вихрь черных, как вакса, волос:
— Мызно щераз взятшайник?
— Конечно. Ты знаешь, где он. Дверь закрылась.
— Что это было? — спросила Хильда.
— Это был мусульманин.
— На каком языке он говорил?
— На английском.
— И что он хотел?
— Взять наш чайник.
— Почему он не купит собственный? Это недорого.
— Не знаю, — ответил, подумав, Питер и закрыл глаза.
— Господи, Питер, — простонала Хильда. — Как я хочу, чтобы ты не жил в этой клоаке! А кстати, где книги, которые я принесла в прошлый раз? Их почему-то нигде не видно.
— Проданы.
— Питер! Твои альбомы по искусству! Ты ведь их так любил!
— С этого рода искусством у меня покончено. А деньги были нужны. Частично они пошли Таллису. — Питер слегка приоткрыл глаза.
— Нет никакой необходимости отдавать деньги Таллису. За комнату я плачу. А того, что дает отец и еще прибавляю я, тебе на жизнь более чем достаточно.
— Так я не жалуюсь. Напротив, благодарен.
— Ради бога, не говори никому, даже Таллису, что я добавляю тебе от себя. Твой отец ничего не знает об этой добавке. Узнав о ней, он пришел бы в ярость и был бы абсолютно прав.
— Я уже сказал Таллису, но он никому не скажет.
— Господи, как мне не нравятся все эти сложности! Наверное, я просто не справляюсь с ролью матери.
— Мама, не заводи все сначала. И, пожалуйста, обойдись сегодня без слез.
— Но что ты собираешься делать? Ведь нужно куда-то двигаться. Нужно как-то войти в человеческое сообщество. Нельзя провести в постели всю жизнь.
— Шш-шш, успокойся, милая моя мама. Дай руку. Вот так. Нет, только руку. Да-да, все в порядке, ты знаешь, что я люблю тебя.
— Но, Питер, ведь необходимо попробовать…
26 
