Особенно,... 
6 
— Мне кажется, что он просто дико устал.
— Устал? А как же иначе! Хватает больше, чем может осилить. Потом не выдерживает, надрывается. С тех пор как ушла Морган, он вообще ни на что не способен и ему ничто не удается.
— Мы с тобой в этой жизни редкостные удачники и не можем почувствовать, каково это. И все-таки ты, дорогая, я думаю, слишком строга к тем, кому что-то не удается.
— Да, я действительно считаю, что способность добиваться результата — непременный элемент нравственного поведения. Умение придать жизни целостность и разумно использовать данные от природы таланты должно быть свойственно каждому настоящему человеку. А Таллис подает Питеру очень опасный пример. Похоже, он не понимает, что ему по плечу, а что — нет. Это совместное проживание с престарелым отцом — просто безумие. Желание взять к себе Питера — тоже. Да, а ты знаешь, что Таллис говорит Леонарду «папочка»? Взрослый мужчина, который называет отца папочкой, — это вообще запредельно.
— Запредельно, Хильда? И за какие же пределы это выходит?
— Оставь этот большевистский напор, Руперт. «Да, папочка», «Конечно, папочка». Может быть, это и безобидно, но все же указывает на какую-то неполноценность. А Леонард не дурак, хотя и со странностями. Теперь мне даже легче с Леонардом, чем с Таллисом.
— Леонард очень любил Морган.
— И этот разрыв был для него тяжелым ударом. Пожалуй, я съезжу к ним завтра. У тебя найдутся спичечные коробки для Леонарда?
— Надо взглянуть. А что ты собираешься сказать Питеру?
— Ничего нового. У меня нет к нему подхода, солнышко. Ты знаешь ведь, как это происходит. Чуть что, мы оба начинаем горячиться, а потом Питер погружается в эту ужасную непроницаемость. О, Господи!
— Я все время виню себя…
— За что? Это самый страшный вопрос. За что? В чем мы ошиблись с Питером? Ты должен, не откладывая, снова с ним увидеться. Это необходимо, Руперт.
— Когда мы видимся, я сразу же оказываюсь в роли сурового отца. Вовсе себя таковым не чувствую, но это происходит как-то механически.
— Знаю. И, боюсь, все наши рассуждения были такими же механическими. Мы были так уверены, что, если Кембридж представляется ему затеей богачей, он с радостью будет помогать Таллису возиться с ямайцами. Но, похоже, и это ему совсем не по вкусу.
— Хоть бы он захотел поехать за границу! Я в его возрасте…
— Да, конечно. Когда вы в последний раз виделись, Таллис сказал тебе что-нибудь новое? Впрочем, откуда у него новости!
— О Питере? Он обронил что-то таинственное. Сказал, что Питер не слишком тверд в разграничении своего и чужого.
— Что он имел в виду? Не хочет же он сказать, что Питер ворует?
— Я не стал углубляться в этот вопрос. Меня и так вымотали предыдущие полчаса с Питером. Да еще куча негритят визжали тут же, на пороге.
— Дорогой мой, боюсь, что Таллис действует тебе на нервы. Как и мне.
— Он просто не понимает, что приличия требуют иногда закрыть двери.
— И потом, Таллис вечно все раздувает. Ему приятнее, когда вокруг полный кошмар.
— Это присуще всем несчастливым людям.
— Думаю, стоит пригласить Таллиса сюда, все обсудить и выработать новый план действий. Черт! Это немыслимо: ведь здесь будет Морган!
— Мне кажется, Таллис уже не способен влиять на Питера. У него был какой-то авторитет. Теперь это утрачено.
— Прежние мерки утрачены. Люди перерастают Таллиса. Уверена, именно это случилось с Морган. Но, Господи, как я хочу, чтобы хоть кто-нибудь уговорил Питера вернуться в октябре в Кембридж!
— Может быть, разговор с Акселем…
— Я тоже думала об этом. Но Питер, судя по всему, отдалился от Акселя. Раньше тот ему нравился, но в последнее время… И потом, Питер никогда по-настоящему не ладил с Саймоном.
— Возможно, одно связано с другим. Но у нас еще уйма времени, Хильда. В колледже всё понимают.
— Да. Нам не следует так волноваться. А не сумеет ли Морган помочь Питеру?
— Он был к ней очень привязан. И всегда восхищался ею. А для Питера это немало.
— Правда, он сильно повзрослел с тех пор, как последний раз видел свою «тетю Морган».
— А Морган, скорее всего, самой нужна помощь.
— Знаю, Руперт. Подозреваю, она потерпела жестокое поражение. Морган так бережет чувство собственного достоинства. А ему нанесен очень крепкий удар. Как звучит то латинское изречение, которое ты всегда любишь повторять: dilig… а дальше?
6 
