— Нет.
— Нам нужно поскорее выбраться к теплу. Пошли. Пройдем посередине.
— А что, если… что, если там яма?
— Кто же строит пешеходный переход с ямой в середине? Бросай перила.
Они осторожно двинулись к светлому пятну, но тут Ланарк почувствовал, что скользит вниз, и с криком выпустил руку Римы. Он так сильно стукнулся головой и плечами о какую-то плотную, похожую на металл поверхность, что несколько секунд лежал на ней оглушенный. Но хуже боли от падения был обжигающий холод. Руки и лицо так хватило морозом, что у Ланарка из глаз брызнули слезы. Он простонал:
— Рима, прости меня, Рима… Прости. Ради бога, где ты?
— Здесь.
Ланарк стал ползать кругами на четвереньках, ощупывая почву, но тут его ладонь коснулась чьей-то ноги.
— Рима?..
— Да.
— На тебе тонкие сандалии, а ведь ты стоишь на льду. Прости, Рима, я завел тебя на замерзшее озеро.
— Пустяки.
Клацая зубами, Ланарк встал и начал осматриваться.
— Где свет?
— Не знаю.
— Я его не вижу… нигде не вижу. Нам нужно вернуться к перилам.
— Ты не сумеешь. Мы пропали. — Тело ее находилось рядом, но голос, низкий и глухой, доносился, казалось, откуда-то издалека. — Я ведьма. Так мне и надо, за то, что убила его…
Решив, что она тронулась умом, Ланарк мгновенно растерял все силы.
— О чем это ты, Рима?
Чуть помолчав, она заговорила:
— На сносях, в молчании и темноте, в адском холоде, ни ты, ни я не знаем дороги, ноги отваливаются, спина болит, — так мне и надо. Он лихачил, чтобы произвести на меня впечатление. Он меня хотел, знаешь ли, и вначале меня это забавляло. Потом он мне наскучил — такой тупой и самодовольный. Когда он нас высадил, я пожелала ему смерти, он несся как сумасшедший и попал в аварию. Ничего удивительного, что ты хочешь запереть меня в больнице. Я ведьма.
Поняв, что Рима отчаянно рыдает, Ланарк попытался ее обнять.
— Во-первых, цистерна, попавшая в аварию, не обязательно та самая. Во-вторых, если человек несется сломя голову, ему некого винить, кроме самого себя. И еще, я не намерен куда бы то ни было тебя запирать.
— Не прикасайся ко мне.
— Но я тебя люблю.
— Тогда обещай не оставлять меня, когда начнутся роды. Обещай, что не спихнешь меня кому-нибудь и не сбежишь.
— Обещаю. Не тревожься.
— Ты так говоришь только потому, что нам предстоит замерзнуть до смерти. А если мы отсюда выберемся, ты тут же спихнешь меня шайке треклятых санитарок.
— Ничего подобного! Не спихну!
— Ты так говоришь сейчас, но когда начнутся настоящие мучения, сбежишь как миленький. Не выдержишь.
— Почему не выдержу? Это ведь будут твои мучения, а не мои.
Она взвизгнула:
— А ты и рад! Ты и рад! Радуется, мерзавец!
Ланарк крикнул:
— Что я ни скажу, во всем ты видишь доказательство, что я мерзавец!
— А ты и есть мерзавец! С тобой я не буду счастлива. Ты должен быть мерзавцем!
Ланарк молчал; грудь его вздымалась. Утешительные слова не шли ему на ум: он знал, что все они будут повернуты против него. Он поднял было руку, чтобы ударить Риму, но она была беременна; повернулся, чтобы убежать, но она нуждалась в нем. Тогда он опустился на четвереньки и издал вопль, который перешел в звериный рык, а затем в вой.
— Этим ты меня не напугаешь, — услышал он ее холодный негромкий голос.
Он завопил снова, и кто-то откликнулся вдалеке:
— Иду! Иду!
С трудом переводя дыхание, Ланарк встал. Ладони и колени у него застыли. Надо льдом плыл, приближаясь, огонек. Чей-то голос произнес:
— Простите, опоздал.
Когда огонек приблизился, стало видно, что его несет черная фигура, голову которой отделяла от плеч белая полоска. Наконец перед ними предстал священник. На вид он был среднего возраста, но с моложавым лицом, гладким и энергичным. Подняв фонарь, он стал вглядываться скорее не в лицо Ланарка, а в отметку у него на лбу. У него самого на лбу была такая же отметина.
— Ланарк, если не ошибаюсь? Отлично. Я Ритчи-Смоллет.
Они обменялись рукопожатием. Священник опустил взгляд на Риму, которая присела на корточки, устало обхватив руками живот.
— А это, значит, ваша супруга.
— Супруга, — огрызнулась Рима.
— Она устала и немного нездорова. Собственно, ей совсем скоро рожать.
Лицо священника расплылось в восторженной улыбке.
— Великолепно. Просто замечательно. Мы должны поместить ее в больницу.