— Как сделать, чтоб сестрица Мари меня полюбила? — спросил Чарльз; Иона метнул взгляд на меня и снова повернулся к Чарльзу. — Я приехал навестить двух моих милых сестричек, милых сестричек и старого дядюшку, я не видал их столько лет, а сестрица Мари обходится со мной так скверно. Как тебе это нравится, Иона?
Под краном искрилась и набухала капля, вот-вот упадет в раковину. Не буду дышать, покуда капля висит, — и Чарльз исчезнет; но нет, не поможет, задержать дыхание легче легкого.
— Ну, да ладно, — говорил Чарльз Ионе. — Зато меня любит Констанция, а это самое главное.
Констанция стояла у крыльца и дожидалась, пока Иона уступит ей дорогу, но он и ухом не повел — пришлось через него перешагнуть.
— Хочешь еще оладий? — спросила она Чарльза.
— Нет, спасибо. Я тут пытаюсь завязать знакомство с младшей сестренкой.
— Она к тебе скоро привыкнет. — Констанция смотрела прямо на меня. Иона принялся умываться, а я наконец надумала, что сказать:
— Нам сегодня дом убирать.
Дядя Джулиан проспал в саду все утро. Констанция то и дело отрывалась от уборки и подходила к окну взглянуть на него, порой она замирала там с тряпкой в руке, точно позабыв, что надо протирать мамину шкатулку; в шкатулке покоились жемчужное ожерелье, перстень с сапфиром и бриллиантовая брошь. Я выглянула из окна лишь однажды: дядя Джулиан сидел, закрыв глаза, а Чарльз стоял поодаль. Ужасно противно, что он расхаживает там, среди грядок, и под яблонями, и по лужайке, где спит дядя Джулиан.
— Папину комнату сегодня пропустим, — сказала Констанция. — Там теперь живет Чарльз. — Потом она задумчиво сказала: — Может, надеть мамино ожерелье? Я еще никогда не носила жемчуг.
— Но его место в шкатулке. Придется вынимать.
— Вынимать — не вынимать, кому это интересно?..
— Мне интересно — с ожерельем ты станешь еще красивее.
Констанция рассмеялась и сказала:
— Что-то я поглупела. Вздумала зачем-то жемчуг надевать.
— Пускай лучше ожерелье в шкатулке лежит, на своем законном месте, — сказала я.
Чарльз закрыл дверь в папину комнату — не заглянешь; интересно — трогал он папины вещи? Может, положил шляпу, платок или перчатку на комод около папиных серебряных расчесок? И в шкаф, верно, заглядывал, и ящики все выдвигал. Папина комната — над парадным входом, Чарльз глядел из окна вниз, на длинную аллею, что ведет к воротам, — не мечтал ли поскорей дойти до них и убраться отсюда подальше?
— Сколько времени Чарльз сюда ехал? — спросила я.
— Часа четыре. Или пять. До поселка на автобусе, а оттуда пешком.
— Значит, до дома ему тоже четыре-пять часов?
— Ну, конечно. Но пока он не уезжает.
— И сперва ему придется идти пешком в поселок?
— Если ты не подвезешь его на крылатом коне.
— Нет у меня никакого коня.
— Ох, Маркиса. Чарльз вовсе не плохой человек.
В зеркалах играли блики света, а в сумраке маминой шкатулки мерцали бриллианты и жемчужины. Тень Констанции плясала на стене, когда она шла к окну взглянуть на дядю Джулиана, а там, на улице, трепетала и переливалась под солнцем молодая листва. Чарльз проник сюда, потому что порвалась охранная сеть; вот восстановлю эту сеть, и Констанция окажется внутри, а Чарльз снаружи, и он непременно уедет. Надо смыть, стереть его следы по всему дому.
— Чарльз — призрак, — сказала я. Констанция вздохнула.
Я отполировала дверную ручку в папиной комнате — и один из следов Чарльза исчез.
Наверху все было убрано, и мы спустились с тряпками, помелом, мусорным ведром и шваброй — словно ведьмы с прогулки. В гостиной мы протерли золоченые ножки стульев, арфу, и все засияло, даже мамино голубое платье на портрете. Я нацепила тряпку на швабру и смахнула пыль с лепного свадебного пирога на потолке; я слегка пошатывалась, задирая голову, но представляла, будто потолок — это пол, и я просто подметаю и смотрю вниз, на щетку, а сама — невесомая — парю в пространстве; комната раскачивается, кружится… И вот я снова стою на полу, глядя вверх.
— Чарльз еще не видел этой комнаты, — сказала Констанция. — Мама ею так гордилась, и почему я сразу не показала?
— Можно, я вместо обеда бутерброды возьму? Хочу пойти на протоку.
— Рано или поздно тебе придется сесть с ним за стол, Маркиса.
— Вечером, за ужином. Честное слово!
В столовой мы протирали все: и высокие деревянные спинки стульев, и серебряный чайный сервиз. Констанция поминутно бегала на кухню — взглянуть на дядю Джулиана; один раз я услышала, как она засмеялась и воскликнула: «Осторожно, там сплошная грязь!» Она говорила с Чарльзом.