103 
— Но мы ждали тебя!
— Понятно, но потом ты узнал, что я не приду…
— Ты имеешь в виду, что мне следовало рассказать ей?
— Нет, идиот… Тебе следовало предупредить ее о том, что он бедный и разнесчастный, что, вероятно, будет путаться и терзаться, что не сможет задержаться надолго и что они не должны рассчитывать на связный разговор, и так далее… Очередной ошибкой было устраивать из этого знакомства целый прием. В конце концов, он сам сыграл нам на руку, сказав, что не может вспомнить многих важных вещей. Наша компания могла бы проглотить все за милую душу.
— Она и проглотила, только…
— Вот именно — только! Надо было только представить всех и сразу начать какой-нибудь общий разговор. Тебе следовало продолжать развлекать всех, предложить ему поближе познакомиться с дамами, которые так любезно пригласили его, и тогда все прошло бы просто отлично. Чего ради все вы там чинно расселись? Это с самого начала напоминало зал какого-то суда. Следовало организовать свободное, непринужденное общение, дать ему возможность поболтать с девочками, ведь как раз этого ему и хотелось! А вместо этого вы расселись там, как молчаливые зрители, и позволили ему завладеть ситуацией.
— Ну да, верно, все верно!
— К сожалению, поспешность сыграла против нас. Все было бы отлично, если бы пес Беллами удрал до того приема.
— Но почему ты не пришел?
— Не хотел видеть его, — сказал Лукас, — Я ненавижу его, от одной мысли о нем мне делается тошно.
— Ты боишься его.
— Я решил, что мое присутствие может привести его в ярость. Подумал, что лучше предоставить тебе довести дело до конца. Ох, как же все запуталось… Ты и представить не можешь, до какой степени невыносима мне такая ситуация, эта пошлость, китч, вся эта ложь, да и вся наша милая компания. Как же все это мешает моей работе…
— Но, мой милый Лук, разве не помешало бы твоей работе задуманное тобой убийство?
Этот разговор происходил на следующий день. С утра пораньше Клемент прибыл к родительскому дому, и Лукас милостиво открыл ему дверь. Клемент уже успел рассказать практически во всех подробностях две истории: о плачевно закончившемся вечере «знакомства» и о драматичном эпизоде с потерявшейся собакой, с его чудесным завершением, благодаря которому Питера приняли в семейный круг с распростертыми объятиями и даже пригласили на день рождения.
Сцепив руки за головой, Лукас сидел за своим массивным столом, откинувшись на спинку стула и покачиваясь на его задних ножках. Клемент сидел сбоку и, подавшись вперед и опираясь на край стола, скреб ногтем потертую зеленую кожу столешницы, заляпанную чернильными пятнами.
За окнами хмуро серело низкое небо. Сеял мелкий затяжной дождь, иногда, при слабых порывах ветра, заливавший стекла балконных дверей с тихим шелестом, подобно волнам прилива. Слегка колыхались длинные и плотные шторы из тяжелого коричневого бархата. В комнате было холодно, освещалась она только нижними лампами, над ними балдахином нависала темнота. Клемент замерз, он добежал до машины с непокрытой головой, и его волосы намокли. Лукас утеплился, надев дорогой закрытый свитер с яркими узорами, много лет назад подаренный ему Клементом. В этом свитере Лукас выглядел моложе и весьма загадочно, напоминая актера, искусно изменившего свой естественный облик.
Лукас глянул на брата и слабо улыбнулся:
— Мой милый Клемент, мы не знаем, что могло бы произойти. Кто может сказать, каковы были мои намерения? Признаюсь, мне трудно описать со всей определенностью то настроение, в котором я пребывал тем летним вечером. Но общие предпосылки сложились в очень далекие времена. Мне всегда хотелось убить тебя. Вся моя жизнь была подготовкой к этому событию. Ревность и ненависть составляют мои самые ранние воспоминания. Мысленно я убивал тебя каждый день. Пожалуйста, не царапай стол.
— Мне ужасно жаль, — сказал Клемент, — но это не моя вина.
— Нет, твоя. И не просто потому, что тебе отдали предпочтение. А потому, что ты стал моим мучителем.
— Лук, не терзай мне душу, я же был ребенком.
— Ты был жестоким ребенком. Есть вещи, которые невозможно забыть или простить.
— Удивительно, как это ты не убил меня раньше или заодно с Миром! Но как же ты можешь говорить, что не знаешь, каковы были твои намерения.
— Вероятно, я имею в виду лишь то, что вдруг осознал, что больше не хочу твоей смерти. Во мне самом что-то умерло.
103 
