— В чем же, интересно, мы преуспели? — удивленно произнес Лукас в ответ на вопрос Питера, — На мой взгляд, мы топчемся на одном месте. Так о чем вы хотите поговорить?
Чуть помедлив, Питер задумчиво произнес:
— Как историку вам, наверное, известны случаи, когда облеченные властью люди слишком поспешно отправляли на казнь своих врагов или тайно организовывали их устранение, а позднее сами корили себя за то, что лишились морального удовольствия простить их.
Фраза, похоже, позабавила Лукаса.
— Да, бывали такие случаи, но я полагаю, что упомянутые вами облеченные властью люди сожалели, что лишились вовсе не морального удовольствия, а скорее доброй славы, репутации и популярности. Во всяком случае, я не понимаю, какое отношение данная аллегория имеет к нашему мероприятию. Возможно, вам доставляет удовольствие лишний раз подчеркнуть, что вы способны в любое время организовать мое устранение, что лично для меня уже не является новостью. Прошу вас, давайте не будем валять дурака и увлекаться пространными разговорами, у меня довольно мало свободного времени.
Питер, неторопливо откинувшись на спинку кресла и пристально глядя на Лукаса, продолжил свою мысль:
— И все-таки очевидно, что прощение, в отличие от наказания, действительно доставляет больше удовольствия да к тому же является более милосердным. Такое удовольствие, как говорится, может себе позволить даже Господь. Как иудею вам, наверное, знакомы псалмы и одна из молитв Давида… «Избавь меня от кровей, Боже, Боже спасения моего…» [59]
— Вы с завидным упорством настаиваете на моем еврейском происхождении, — словоохотливо заметил Лукас, — но, насколько мне известно, тому нет никаких подтверждений.
— Нет, вы еврей. Вы похожи на еврея. И думаете как еврей. И потому я знаю, что вы еврей. Гейне говорил, что сущностью грека является молодеческая игра, а к старости человек становится евреем. Я подозреваю, что вы подвергаетесь как раз такой метаморфозе.
— Вам хочется найти связь между нами. Я отрицаю наличие такой связи. Не стоит впадать в сентиментальность. Насколько я понял, вы выразили желание вернуться на то место, где мы, к несчастью для нас обоих, встретились.
— О чьем несчастье вы говорите? — подхватил Питер, на лице которого во время этого диалога блуждала доброжелательная улыбка, — С вашей стороны такое замечание представляется мне скороспелым и неразумным. Да, в том месте действительно встретились три человека. И для меня эта встреча действительно обернулась несчастьем. Но для вас и для вашего брата я сыграл роль спасителя.
— Эту тему мы, по-моему, уже обсудили, — произнес Лукас.
Храня молчание, Питер задумчиво разглядывал Лукаса, а сам Лукас, подперев рукой голову, перекладывал на столе какие-то бумаги. Клемент смотрел на портрет бабушки. Беллами, мельком глянув на дверь, подумал: «Если молчание затянется, то Лукас быстро выставит всех нас отсюда». Не зная, что собирается сказать, он начал:
— Мне кажется…
— Могу я задать один волнующий меня вопрос? — прервал его Питер.
— Да.
— Почему именно вы хотели убить вашего брата?
Снисходительно взглянув на Питера, Лукас без колебаний ответил:
— Потому что моя мать предпочла его мне.
— Понятно. Я всецело вас понимаю. Надеюсь, вы простите мой интерес.
Беллами вновь попытался вставить свое слово:
— Мне кажется, тут следует заметить, что…
— Сомневаюсь, что вы понимаете меня всецело, — возразил Лукас Питеру. — Вы говорили, что были психиатром… или психоаналитиком?..
— Второе…
— Мне кажется, — повторил Беллами, — тут следует заметить, что Клемент в точности рассказал мне обо всем случившемся, и я верю ему.
Наступил момент почти обескураженного молчания. Потом Клемент, вдруг глянув на Питера, произнес бесцветным голосом:
— Меня сильно возмутил тот способ, которым при нашей недавней встрече вы вынудили меня…
— Соврать?
— Кому еще, кроме Беллами, ты успел исповедаться? — заинтересованно спросил Лукас, повернувшись к Клементу.
— Никому.
— Я ни к чему вас не вынуждал, — сказал Питер, — Сожалею, что я задал вам легкую взбучку после той вечеринки. Не важно. Итак, что же думает Лукас по поводу нашей идеи нового проигрыша того события? Его можно назвать, скажем, юбилейным повтором, ведь с тех пор прошло уже несколько месяцев.
— Какова же цель такой затеи?