– Гм, – промычал клерк. – Давно уже не видел таких.
«Боже правый, – подумал я, – неужели я взял с собой не те деньги?» Мне стало не по себе. Я знал, что должен зарегистрироваться в девять восемнадцать. И чувствовал нарастающую тревогу, представляя себе, что если не успею сделать это точно к тому моменту, то произойдет нечто ужасное и все, на чем держится мое пребывание в 1896 году, рухнет как карточный домик.
К счастью, клерк больше не делал никаких замечаний, упаковал мои покупки и отсчитал сдачу. Несмотря на свое беспокойство, я подивился тому, что все купленное мной стоило меньше пяти долларов. Покачав головой, я вышел из магазина и быстро зашагал по коридору, ведущему к лестнице.
К тому времени я так разнервничался, боясь опоздать к моменту регистрации, что, дойдя до лестницы, стал перескакивать через ступеньку, потом широкими шагами пересек холл и остановился перед конторкой с сильно бьющимся сердцем. Взглянув на часы, я увидел, что было девять пятнадцать.
Ко мне подошел портье, и я попросил номер.
– Да, сэр, вы только что приехали? – спросил он.
По тому, как по мне скользнул его высокомерный взгляд, я понял, что вопрос содержит в себе скорее вызов, чем любопытство. Должно быть, моя внешность показалась ему крайне подозрительной.
Я сам поразился тому, с какой легкостью принялся лгать, на ходу сочиняя историю и не выдав себя ни тоном, ни жестом, ни выражением лица. Приехав вчера вечером, я был так болен, что принужден был остановиться в номере приятеля, и только сейчас достаточно оправился, чтобы зарегистрироваться.
Возможно, моя выдумка была не такой уж убедительной, но, по крайней мере, у клерка не хватило наглости расспрашивать меня дальше. Отвернувшись, он взглянул на щит с ключами и через минуту положил передо мной на стойку ключ с биркой.
– Вот, пожалуйста. Одноместный номер: три доллара в день, за пользование ванной дополнительная плата. Не угодно ли здесь расписаться, сэр?
Он протянул мне ручку.
Я в сильном замешательстве уставился на ключ. Он был от номера 420. Я вдруг снова почувствовал, что сбит с толку. Вид этого ключа мгновенно вывел меня из состояния психической адаптации, которой я, казалось, достиг.
– Э-э… вы уверены? – пролепетал я наконец.
– Сэр?
Не знаю, почему этот момент так меня ужасал. Я был в 1896 году, собирался встретиться с Элизой в час дня, и, хотя многое еще предстояло совершить, наши отношения развивались именно так, как я и мечтал. Тем не менее появление этого неправильного номера настолько меня ошеломило, что я оцепенел от страха.
– Вы уверены, что это правильный номер? – спросил я.
Я говорил дрожащим голосом, но все же слишком громко.
– Правильный, сэр?
Клерк посмотрел на меня так, словно я съехал с катушек.
Одному богу известно, что я мог бы сказать или сделать, не подойди в тот момент другой служащий, который взглянул на ключ и небрежно взял его.
– О, извините, мистер Билс, – сказал он. – Этот номер забронирован. Забыл положить в гнездо записку.
Я издал громкий вздох облегчения. Портье с раздражением глянул на коллегу, потом – на меня с таким выражением, от которого я сжался, и повернулся за другим ключом. В тот миг я понял, насколько уязвим для любого происшествия, связанного с моим перемещением во времени. Не знаю, когда исчезнет это чувство уязвимости, но пока оно, безусловно, мой постоянный – и потенциально неумолимый – попутчик.
Портье повернулся ко мне все с тем же выражением подозрительного любопытства. «Если этот ключ тоже неправильный, – подумал я, – то мне впору провалиться сквозь землю».
Увидев номер ключа, я не смог подавить очередной вздох и невольно ухмыльнулся. «Выиграл», – подумал я. Когда портье взял ручку и протянул ее мне, я почувствовал облегчение.
Взяв ручку, я взглянул на лежащую передо мной страницу. На меня накатило чувство, похожее на то, что я испытал, пожимая руку Бэбкока. Я знал, что однажды возьму эту только что отпечатанную книгу регистрации, потрепанную и покрытую толстым слоем пыли, в той жаркой подвальной комнатушке и буду ее просматривать.
Выкинув эту мысль из головы, я прочитал последнюю запись на странице: «Канцлер Л. Дженкс с супругой». У меня задрожали руки, когда я представил себе, что если не подпишу сразу, то могу упустить это время. Эта мысль была какой-то жуткой. Я должен был лишь стоять, ничего не делая, – и тогда все изменится. «Нелегка жизнь звезды», – вспомнил я вычитанные где-то слова.