140 
7 апреля, 1954
Она спросила меня, отражала ли я в своих записях получаемый «опыт». Миссис Маркс никогда, ни единого разу за последние три года, не упомянула про мой дневник; так что инстинктивно она, должно быть, знала, что я не делала записей.
Я сказала:
— Нет.
— Вы не делали вообще никаких записей?
— Нет. Впрочем, у меня очень хорошая память.
Молчание.
— То есть дневник, который вы начали вести, так и остался пустым?
— Нет, я вклеивала в него газетные вырезки.
— Какого рода вырезки?
— Просто то, что меня поразило, — события, которые показались мне важными.
Она вопрошающе на меня посмотрела, словно говоря: «Ну? Я жду более точного определения». Я пояснила:
— На днях я их просмотрела: то, что у меня есть, представляет собой летопись войн, убийств, хаоса, страданий.
— И вам кажется, что это правдивое отображение последних нескольких лет?
— А вам эта картина не кажется правдивой?
Она взглянула на меня — иронично. Она без слов говорила, что наш с ней «опыт» — созидательный и плодоносный и что я лукавлю, говоря то, что говорю. Я сказала:
— Что ж, очень хорошо; предназначение газетных вырезок — внести некую соразмерность. Я провела три года и даже больше, борясь с собственной драгоценной душой, а тем временем…
— Тем временем — что?
— Мне просто повезло, что меня не пытали, не убили, не уморили голодом, не сгноили в тюрьме.
На ее лице читалась терпеливая ирония, и я сказала:
— Вы, конечно же, должны понимать, что происходящее здесь, в этой комнате, направляет человека не только к тому, что вы называете созиданием. А еще и к… впрочем, даже и не знаю, как это правильно назвать.
— Я рада, что вам не приходит на ум слово «разрушение».
— Ну хорошо, все имеет две стороны, и так далее, но, при всем при том, как только где-нибудь происходит что-нибудь ужасное, мне снится это во сне, будто это касается меня лично.
— Вы вырезали из газет все плохие новости и вклеивали их в свой дневник, описывающий наш с вами опыт, в качестве инструкции самой себе, какие видеть сны?
— Но, миссис Маркс, что в этом плохого?
Мы уже множество раз заходили именно в этот тупик, ни одна из нас не пытается найти из него выход. Она сидела и смотрела на меня с улыбкой, сдержанная, терпеливая. Я прямо смотрела ей в лицо, словно бросая ей вызов.
9 апреля, 1954
Сегодня, когда я уже собиралась уходить, миссис Маркс мне сказала:
— А теперь, дорогая моя, скажите мне, когда вы собираетесь снова начать писать?
Конечно же, я могла бы сказать, что я теперь снова по случаю что-то там царапаю в своих тетрадях, но она имела в виду другое. Я ответила:
— Очень может быть, что никогда.
Миссис Маркс сделала нетерпеливое, почти раздраженное движение; она выглядела как домохозяйка, у которой все пошло не так, как она планировала, — ее движение было искренним, непохожим на ее улыбки, кивки, покачивания головой или нетерпеливые пощелкивания языком, которые она использует при проведении сеансов.
— Почему вы не можете этого понять, — сказала я, искренне желая, чтобы она меня поняла, — не можете понять, что я не могу взять в руки газету без того, чтобы то, что я в ней вижу, не показалось мне настоя ко ошеломляюще ужасным, что все, что я могла бы когда-нибудь написать, не казалось бы на этом фоне просто пустым местом?
— Тогда вам не следует читать газеты.
Я рассмеялась. Через какое-то время она мне улыбнулась.
15 апреля, 1954
Я видела несколько снов — все о том, как Майкл от меня уходит, именно из своих снов я узнала, что он скоро должен от меня уйти; что он скоро уйдет. Во сне я наблюдаю эти сцены расставания. Без эмоций. В жизни я отчаянно, пронзительно несчастна; во сне меня ничто не трогает. Миссис Маркс меня сегодня спросила:
— Если бы я попросила вас одной фразой выразить то, чему вы у меня научились, что бы вы сказали?
— Что вы научили меня плакать, — ответила я, довольно сухо.
Она улыбнулась, принимая мою сухость.
— И?
— И я в сто раз более уязвима, чем была раньше.
— И? Это все?
— Вы хотите сказать, что я еще и в сто раз сильнее? Не знаю. Правда не знаю. Надеюсь, что это так.
— Я знаю, — сказала она с нажимом. — Вы стали намного сильнее. И вы напишете об этом опыте.
Быстрый, решительный кивок; потом она добавила:
140 
