Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
166 
— Пожалуйста, входите, — ожидая увидеть товарища из делегации.
Но на пороге стояли два молодых парня в матерчатых фуражках и в рабочих ботинках. Один из них сказал:
— Товарищ, пожалуйста, пройдите с нами.
У них были открытые простые лица, и я их не спросил, куда они меня ведут. (Но, к своему стыду, должен признаться, что я пережил одно короткое мгновение мучительных сомнений, вспомнив все те рассказы, которые доводится нам всем читать в капиталистических газетах, — помимо нашей воли мы все отравлены тем ядом!) На лифте я поехал вниз с моими дружелюбными проводниками. Женщина за регистрационной стойкой мне улыбнулась и поздоровалась с моими новыми друзьями. На улице нас ждал черный автомобиль. Мы в него сели, мы сидели плечом к плечу, молчали. Очень скоро впереди показались башни Кремля. Итак, поездка оказалась недолгой. Мы въехали через огромные ворота, и машина притормозила возле неприметной дверки. Два моих друга вышли из нее и открыли дверцу для меня. Они мне улыбнулись:
— Пойдемте с нами, товарищ.
Мы поднялись по великолепной лестнице из мрамора, по обеим сторонам которой было представлено множество произведений искусства, а потом свернули в небольшой коридор, простой и безыскусный. Мы остановились перед обычной дверью, такой же как любая другая дверь. Один из моих спутников в эту дверь постучал. Раздался хрипловатый голос:
— Войдите.
Опять мне молодые парни улыбнулись, а потом кивнули. Они ушли по коридору, один другого под руку держал. Я с дерзновенным чувством в комнату вошел, и каким-то образом я уже знал, кого я там увижу. Товарищ Сталин сидел за самым обыкновенным письменным столом, и было видно, что стол — рабочий, за ним часто и помногу работают, товарищ Сталин курил трубку, на нем была рубашка с коротким рукавом.
— Проходите, товарищ, и садитесь, — сказал он мягко.
Я почувствовал себя непринужденно, я сел, и я смотрел на честное и доброе лицо, в глаза, в которых искорки мелькали.
— Спасибо вам, товарищ, — сказал я, садясь напротив него.
Последовало короткое молчание, он улыбался и внимательно рассматривал меня. Потом он мне сказал:
— Товарищ, вы должны меня простить, что я вас потревожил в столь поздний час…
— Что вы, — горячо я перебил его, — весь мир знает, что вы работаете допоздна.
Он своей грубой рабочей рукой провел по лбу. Теперь я разглядел следы усталости и напряжения — он работает для нас! Для всего мира! Я чувствовал и гордость, и смирение.
— Я потревожил вас так поздно, товарищ, потому что мне нужен ваш совет. Я слышал, что к нам приехала делегация учителей из вашей страны, и я подумал, что я должен воспользоваться такой возможностью.
— Все что угодно, товарищ Сталин.
— Я часто думаю, а правильные ли мне дают советы относительно нашей политики в Европе, и особенно нашей политики в Великобритании.
Я молчал, но был невероятно горд — да, это воистину великий человек! Как настоящий вождь коммунистов он готов принять совет от самых простых и рядовых партийных кадров, таких как я!
— Я был бы вам благодарен, товарищ, если бы вы мне обрисовали, какой должна быть наша политика в Великобритании. Я понимаю, что ваши традиции сильно отличаются от наших, и я понимаю, что наша политика этих традиций не учитывает.
Я почувствовал себя свободно и легко, и я начал. Я сказал ему, что часто мне казалось, будто в политическом курсе Коммунистической партии Советского Союза относительно Великобритании допускаются многие ошибки и оплошности. Я чувствовал, что это связано с той изоляцией, в которой вынужденно оказался СССР из-за огромной ненависти, которую питают силы капитализма по отношению к нарождающейся коммунистической стране. Товарищ Сталин слушал, покуривая трубку и иногда кивая. Когда я колебался, он говорил мне, и не раз:
— Товарищ, продолжайте, пожалуйста, не бойтесь откровенно высказывать все свои мысли.
Так я и делал. Я говорил примерно три часа, начав с короткого аналитического отчета об историческом положении КП Британии. Один раз он позвонил в звоночек, и пришел еще один товарищ, он принес два стакана русского чая на подносе, один из них поставили передо мной. Сталин пил свой чай сдержанно, маленькими глотками, кивая мне и слушая меня. Я обрисовал тот курс, который мне представлялся правильным для нашей страны. Когда я кончил говорить, он сказал просто:
— Спасибо вам, товарищ. Теперь я вижу, что мне давали очень плохие советы.
166 
