264 
Но они к этому привыкли, они живут так много лет; ничего странного они в этом не видят, это вижу только я. И вот, сидя у них в гостиной, в уголочке, и не выпивая больше ничего, потому что я слишком быстро опьянела и слишком хорошо осознавала, что это так — и я переживала очень, что выпила так много, и ждала, пока все это во мне уляжется, осядет, — я поняла, что это не так уж непривычно для меня, как мне сначала показалось; это ничуть не отличалось от виденного мной во многих английских браках, английских семьях; это было тем же самым, но только продвинутым еще на одну фазу дальше, доведенным до уровня самосознания, осмысленного понимания. Прежде всего я поняла: они были людьми, прекрасно понимающими, кто они такие, они осознавали каждый свой шаг, каждое слово; и от этого понимания, от этого пропитанного отвращением к себе понимания, и происходили все их бесконечные шутки. Их шутки вовсе не были словесной игрой, к которой прибегают англичане, игрой безобидной и интеллектуальной, они были своего рода дезинфекцией, превращением опасного в безопасное, «называнием», спасающим их от боли. Так крестьяне трогают амулеты, чтобы защититься от злого глаза.
Было уже довольно поздно, как я говорила, около двенадцати, когда я услышала голос жены Нельсона, громкий, резкий; она говорила:
— О'кей, я знаю, что будет дальше. Ты не напишешь этот сценарий. Так зачем же тебе, Билл, тратить попусту свое время на Нельсона?
(Билл был большим агрессивным мужем крошечной тактичной блондинки, играющей роль его мамочки.)
Она продолжала говорить, обращаясь к Биллу, изображавшему благодушие на своем лице:
— Он опять будет говорить и говорить об этом, он будет месяцами об этом говорить, а в итоге он тебе откажет и просадит свое время, пытаясь написать еще один шедевр, который так никогда и не будет поставлен…
После этих слов она рассмеялась, рассмеялась как бы извиняясь, но вместе с тем дико и истерично. Тогда Нельсон силой, так сказать, вырываясь на сцену, прежде чем Билл, вполне готовый это сделать, успеет заслонить его собой, сказал:
— Вот так так, я узнаю свою жену! Я, ее муж, просаживаю время, пытаясь написать шедевр, — ну? — а шла моя пьеса на Бродвее или не шла?!
Последние слова он выкрикнул визгливо, он завизжал как женщина, с почерневшим от ненависти к жене лицом, на котором, вместе с ненавистью, читались откровенный, обнаженный страх и паника. И все они принялись хохотать, вся комната, битком набитая людьми, взорвалась шутками и смехом, чтобы прикрыть опасный поворот, а Билл сказал:
— Откуда тебе знать, быть может, все обернется так, что это я отвергну Нельсона, возможно, настал черед и мне создать шедевр, я чувствую, как он уже рождается во мне.
(При этом он боросил взгляд своей жене, хорошенькой блондинке, которым он говорил: «Не беспокойся, сладкая моя, я просто закрываю все собой, я это прикрываю, ведь ты же это знаешь правда?»)
Но это уже не могло помочь, уже не получалось прикрыть происходящее, их групповая самозащита оказалась слишком слабой для этого момента яростной жестокости. Нельсон и его жена, забыв про нас, остались словно бы наедине, их замкнуло друг на друге, они стояли в глубине комнаты, друг друга ненавидя и жадно и отчаянно друг друга умоляя; они уже не помнили о том, что в комнате полно других людей; однако, несмотря на это, они все так же продолжали истерично убийственно шутить, себя бичуя. Вот их остроты:
НЕЛЬСОН. Да уж. Девочка моя, ты это слышишь? Билл напишет «Смерть торговца» наших дней, он обойдется со мной жестоко и беспощадно, и кто будет в этом виноват — вечно меня любящая моя жена, кто же еще?
ОНА (резко и со смехом, глаза — безумные, тревожные, они двигаются сами по себе на ее лице, как маленькие черные моллюски, корчащиеся от боли под лезвием ножа). О да, конечно, я в этом виновата, кто же еще, если не я? Я ведь и нужна для этого, не так ли?
НЕЛЬСОН. Да, конечно, ты именно для этого нужна. Ты меня прикрываешь, я это знаю. И я люблю тебя за это. Но шла или не шла та моя пьеса на Бродвее? Были все эти прекрасные рецензии? Или я просто-напросто все это выдумал?
ОНА. Двенадцать лет назад. О, тогда ты был прекрасным американским гражданином, черных списков даже на горизонте было не видать. А чем ты занимаешься с тех пор?
ОН. О'кей, итак, победа на их стороне. Ты что, себе воображаешь, я этого не знаю? Тебе нужно посыпать мне солью раны? Я говорю тебе, им для победы не нужны вооруженные отряды и тюрьмы. Все это гораздо проще… ну, со мной. Да, со мной…
264 
