52 
Жизнь Вилли в отеле сложилась самым характерным для него образом: он не провел там еще и недели, а уже получил особые привилегии, несмотря на то что был немцем и, соответственно, потенциальным врагом-чужестранцем. Другие немецкие беженцы притворялись австрийцами или старались не попадаться на глаза, а Вилли в учетной книге постояльцев был обозначен следующим образом: доктор Вильгельм Карл Готтлиб Родд, бывший житель Берлина, прибыл в 1939 году. Ни больше ни меньше. Миссис Джеймс, хозяйка отеля, испытывала по отношению к нему благоговейный трепет. Он не поленился довести до ее сведения, что его мать была графиней. Что было правдой. Хозяйка считала, что он доктор в смысле «врач», и Вилли не стал утруждать себя разъяснением того, что означает слово «доктор» в Европе.
— Не моя вина, что она такая глупая, — сказал он, когда мы стали его этим укорять. Вилли бесплатно консультировал хозяйку по юридическим вопросам, во всем ей покровительствовал и грубо возмущался, если не получал того, что ему было нужно. Очень скоро она уже так и бегала, хлопоча, вокруг него, по его собственным словам — «как испуганная собачонка». Миссис Джеймс была вдовой шахтера, погибшего во время камнепада на Рэнде. Ей было около пятидесяти. Тучная, бестолковая, замученная, вечно потная женщина. Она кормила нас тушеным мясом, тыквой и картофелем. Слуги-африканцы ее обманывали. Она постоянно несла убытки, пока Вилли в конце первой недели своего там пребывания не начал по своей доброй воле учить хозяйку, как следует управлять подобного рода заведением. Следуя его указаниям, она начала получать прибыль, и к тому времени, как Вилли покинул отель, она уже стала богатой женщиной, имеющей хорошие капиталовложения в недвижимость по всему городу, в тех местах, которые он ей порекомендовал.
Моя комната была рядом с комнатой Вилли. Мы ели за одним столом. Наши друзья заходили к нам и днем и ночью. Для нас безобразная столовая, которая для остальных постояльцев закрывалась в восемь вечера (ужин с семи до восьми), была открыта даже после полуночи. Или же мы делали себе чай, сидя на кухне, и самое большее, что себе позволяла миссис Джеймс, — это иногда заглянуть к нам в ночном халате и, заискивающе улыбаясь, попросить нас говорить немного тише. После девяти вечера по правилам, заведенным в пансионе, в комнатах не должно было быть посторонних; а мы у себя проводили занятия по нескольку раз в неделю, и занятия эти длились до четырех-пяти утра. Мы делали все, что хотели, а миссис Джеймс все богатела и богатела, а Вилли все продолжал ей говорить, что она глупая гусыня, начисто лишенная делового чутья.
А она отвечала: «Да, мистер Родд» — и хихикала и стыдливо присаживалась на край его кровати, чтобы выкурить с ним по сигаретке. Как школьница. Я помню, как Пол сказал:
— Ты что, действительно считаешь, что социалист может себе позволить добиваться всего, чего он хочет, выставляя старую женщину на посмешище?
— Я помогаю ей заработать кучу денег.
— Я говорю о сексе, — пояснил Пол.
А Вилли сказал:
— Я не понимаю, о чем ты.
И он действительно не понимал. По сравнению с женщинами мужчины гораздо менее чувствительны в отношении того, как они используют свою сексуальную привлекательность, гораздо менее честны.
Итак, отель «Гейнсборо» был для нас дополнительной площадкой для разворачивания деятельности Клуба левых и нашей партийной группы; и в нашем сознании он ассоциировался с нелегким трудом.
В отель «Машопи» мы впервые поехали, повинуясь внезапному импульсу. Нас туда направил Пол. В тот день он летал где-то в тех краях, и его самолет был вынужден совершить посадку из-за внезапно налетевшей бури; он возвращался домой на машине вместе с инструктором, а по дороге они заехали в отель «Машопи», чтобы там пообедать. В тот вечер он пришел в «Гейнсборо» в очень приподнятом настроении, ему хотелось поделиться радостью с нами.
— Вы не поверите, — в самой гуще буша, в окружении копи[9] и дикарей, и вообще посреди всей этой экзотики, стоит отель «Машопи», а в нем — бар, а в баре — дартс и силомер за полпенни, и настоящий бифштекс, и кулебяка с почками, которую подают с термометром, показывающим ровно девяносто градусов, а в довершение всего — мистер и миссис Бутби, — а они чертовски похожи, ну точь-в-точь, вылитые Гэтсби, — помните? Та парочка, державшая паб в Эйлсбери? Бутби словно и носа никогда не высовывали из Англии. Клянусь, он старшина в отставке. Старшина, и все тут.
52 
