Особенно,... 
96 
У первого дома, который я посетила, была потрескавшаяся, покрытая выцветшей краской дверь. Миссис С.: в мешковатом шерстяном платье и фартуке, женщина, замученная жизнью. У нее два маленьких сына; оба хорошо одеты, ухожены. Я говорю, что я из КП; она кивает. Я спрашиваю:
— Я правильно понимаю, что вы еще не решили, будете ли вы за нас голосовать?
Она отвечает:
— Я против вас ничего не имею.
Она не враждебна, она вежлива. Она говорит:
— Дама, которая приходила на прошлой неделе, оставила книжечку.
(Имеется в виду памфлет.) На прощание она говорит:
— Но мы всегда голосуем за лейбористов, дорогая.
Я пишу на карточке «лейбористы», вычеркиваю «сомневающиеся» и иду дальше.
Следующие, киприоты. Этот дом даже еще беднее; молодой человек встревоженного вида, хорошенькая смуглая девушка, новорожденный младенец. Почти никакой мебели. В Англии они недавно. Выясняется, что они «сомневающиеся» потому, что не уверены, имеют ли они право участвовать в выборах. Я объясняю им, что у них такое право есть. Оба добродушные, но явно хотят, чтобы я поскорее ушла; ребенок кричит, в доме тревожная и напряженная обстановка. Молодой человек говорит, что он не имеет ничего против коммунистов, но ему не нравятся русские. Мне кажется, эти двое не станут утруждать себя походом на избирательный участок, но я оставляю на карточке помету «сомневающиеся» и иду дальше.
Аккуратный дом, перед ним толпа хулиганистых мальчишек. Когда я к ним приближаюсь, меня встречают восхищенными посвистываниями и возгласами. Мне приходится побеспокоить хозяйку, которая ждет ребенка и которая прилегла отдохнуть. Прежде чем меня впустить, она упрекает сына: тот обещал ей сходить в магазин вместо нее, а сам не пошел. Он отвечает, что сходит позже; симпатичный, крепкий, хорошо одетый парень примерно лет шестнадцати, — все дети в этом районе одеты хорошо, даже если их родители — совсем нет.
— Что вам нужно? — спрашивает меня хозяйка.
— Я из КП, — и объясняю ситуацию.
Она говорит:
— Да, вы уже к нам приходили.
Вежливая, но безразличная. После беседы, по ходу которой оказывается крайне затруднительным заставить эту женщину с чем-то согласиться или что-то оспорить, она говорит, что ее муж всегда голосует за лейбористов, а она всегда слушается своего мужа. Когда я от них ухожу, она кричит на сына, но он уплывает прочь с компанией друзей, ухмыляясь и ничего матери не отвечая. Она начинает вопить на всю улицу. Но вся эта сцена оставляет какое-то доброе впечатление: на самом деле мать и не ждет, что сын отправится по магазинам вместо нее, но кричит на него из принципа, а он, со своей стороны, готов к ее реакции и совершенно не против того, что она на него так кричит.
В следующем доме женщина сразу же и очень настойчиво предлагает мне чашку чая, говорит, что любит выборы, «люди заходят немножко поболтать». Короче говоря, ей одиноко. Она все говорит и говорит о своих личных проблемах, голос ее звучит на какой-то щемящей, беспокойной и безысходной ноте. (Из всех домов, которые я посетила, именно здесь я почувствовала настоящую беду, настоящее горе.) Женщина поведала, что у нее трое маленьких детей, что ей все надоело, что она хочет вернуться на работу, но ей не разрешает муж. Она все говорила, говорила, говорила, с какой-то одержимостью, я провела у нее три часа и все никак не могла уйти. Когда я наконец спросила хозяйку, будет ли она голосовать за КП, она сказала:
— Да, дорогая, если вы хотите, — и я уверена, что так она отвечает всем агитаторам.
Она добавила, что ее муж всегда голосовал за лейбористов. Я заменила «сомневающихся» на «лейбористов» и пошла дальше. Около десяти вечера я вернулась в штаб-квартиру, на всех карточках, кроме трех, было написано «лейбористы». Я протянула их товарищу Биллу и сказала:
— Кое — кто из наших вербовщиков — люди весьма оптимистичные.
Он бегло, без комментариев, просмотрел карточки, разложил их по ящичкам и громко, так, чтобы его услышали вновь прибывающие предвыборные агитаторы, заявил:
— Наш политический курс находит здесь реальную поддержку, мы еще добьемся того, что наш кандидат пройдет.
Всего я занималась предвыборной агитацией три дня, два следующих я ходила не к «сомневающимся», а в те дома, которые до меня еще никто не посещал. Нашла двух избирателей — сторонников КП, оба — члены партии, все остальные — лейбористы. Пять одиноких женщин, тихо, в одиночку, сходящих с ума, несмотря на наличие мужа и детей, или, скорее — именно из-за них. Качество, присущее им всем: сомнение в себе. Чувство вины — потому что они не чувствуют себя счастливыми. Фраза, которая звучала в речи каждой из них: «Со мной, должно быть, что-то не в порядке». Вернувшись в штаб-квартиру предвыборной кампании, я рассказала о них дежурившей в тот день женщине. Она сказала:
96 
