— Эмм… Нугган не интересуется этим, сэр. Он, э… вносит изменения. В основном, в Отвержения.
Ваймс взял книгу. Она была заметно толще, чем та, что он привез с собой.
— Они называют это Живым Заветом, — продолжал объяснять Трепач. — Они… ну, можно сказать, «умирают» вне Борогравии. Они больше не… являются частью всего этого. Последние Отвержения в конце, сэр, — подсказал он.
— Священная книга с приложением?
— Верно, сэр.
— Скоросшиватель?
— Именно, сэр. Они вставляют чистые листы и Отвержения… появляются.
— То есть, магически?
— Скорее, религиозно, сэр.
Ваймс открыл книгу наугад.
— Шоколад? — спросил он. — Он не любит шоколад?
— Да, сэр. Это и есть Отвержение.
— Чеснок? Ну, я его тоже не люблю, так что вполне честно… кошки?
— Да, он действительно не терпит кошек, сэр.
— Гномы? Здесь сказано: «Народ гномов, что поклоняется Золоту, Отвержен Нугганом»! Он, должно быть, спятил. Что было дальше?
— Все здешние гномы позакрывали свои шахты и исчезли, ваша светлость.
— Да уж наверняка. Они узнают беду, столкнувшись с ней нос к носу. — На этот раз Ваймс оставил «вашу светлость»: Трепач, казалось, получал некое удовольствие от общения с герцогом. Он пролистал еще несколько страниц.
— Синий цвет?
— Да, сэр.
— Но что такого отвратительного может быть в синем? Это ведь просто цвет! Небо же синее!
— Да, сэр. И истинные верующие теперь стараются не смотреть на него. Эмм… — Трепач был дипломатом. Он просто не мог называть некоторые вещи своими именами. — Нугган, сэр… эмм… довольно… обидчив, — закончил он.
— Обидчив? Обидчивый бог? Он, что же, жалуется на шумящих детей? Или же на громкую музыку после девяти?
— Эмм… знаете, мы ведь теперь получаем "Вести Анк-Морпорка" и, э, я бы сказал, э, что Нугган чем-то похож на тех, что присылают письма в колонку. Ну, знаете, сэр, они еще подписываются «Раздраженный Анк-Морпорком»…
— А, так он действительно спятил.
— Я бы никогда так не сказал, сэр, — заторопился Кларенс.
— А что жрецы?
— Ничего. Кажется, они просто игнорируют некоторые из более, э, странных Отвержений.
— Хочешь сказать, что, помимо его протестов против гномов, кошек и синего цвета, есть и более безумные заповеди?
Посол вежливо кашлянул.
— Хорошо, — прорычал Ваймс. — Более крайние заповеди?
— Устрицы, сэр. Он их не любит. Но в этом нет большой беды, потому как здесь никто не знает, что это такое. И дети. Их он тоже Отверг.
— Но, насколько я понимаю, их все равно рожают?
— Разумеется, ваша све… простите. Да, сэр. Но они чувствуют себя виноватыми. Лающие собаки — еще одно. Рубашки с шестью пуговицами. Сыр. Э… люди просто, вроде как, э, избегают наиболее странных. Даже жрецы уже не пытаются объяснить их.
— И я, кажется, понимаю почему. Значит, эта страна пытается существовать, следуя заповедям бога, который, и люди догадываются, возможно, носит на голове подштанники. Или их он тоже Отверг?
— Нет, сэр, — вздохнул Трепач. — Но, скорее всего, это только дело времени.
— И чем же они заняты?
— Последнее время, в основном молятся герцогине Аннаговии. В каждом доме есть ее портрет. Они зовут ее Матушкой.
— Ах да, герцогиня. Могу я с ней встретиться?
— Вряд ли. Кроме слуг, ее не видел никто уже около тридцати лет. По правде говоря, она, скорее всего, мертва.
— Скорее всего?
— Никто точно не знает. Официально она в трауре. Все это довольно грустно, сэр. Молодой герцог умер через неделю после их свадьбы. Убит диким кабаном на охоте, кажется. Она уединилась в старый замок КнязьМармэдьюкПетрАльбертХансДжозеф-БернхардВильгельмсберг и с тех пор больше не появлялась на людях. Официальный портрет был написан, когда ей было около сорока.
— Дети?
— Нет, сэр. После ее смерти, эта ветвь династии обрывается.
— И они молятся ей? Как богу?
— Я ведь писал об этом, сэр, — вздохнул Кларенс. — Правящая династия в Борогравии всегда занимала квази-религиозное положение. Они являются главой церкви и крестьяне молятся им в надежде, что за них замолвят слово. Они как… живые святые. Посредники Небес. Честно говоря, именно так подобные страны и существуют. Чтобы что-то сделать, надо знать нужных людей. И, думаю, легче молиться картине, чем богу, которого не видишь.
Некоторое время Ваймс молча смотрел на посла. Когда же он, наконец, заговорил, то испугал того до дрожи.