197 
— Ты — второй после Гая Мария, кого народ действительно любит, — задумчиво проговорил Скавр.
— Вполне логично, — сказал Друз. — Его любят за прямоту, силу, простоту, которая делает его похожим скорее на одного из них, чем на римского патриция. У меня нет этих природных качеств; я не могу быть никем иным, как самим собой — римским патрицием. Но я выиграл благодаря терпению, Марк Эмилий. Они привыкли доверять мне.
— Ты действительно полагаешь, что пришло время для голосования?
— Да.
— Советуешь ли мне собрать остальных? Мы можем пообедать в моем доме.
— Именно сегодня мы можем пообедать в моем доме, — сказал Друз. — Завтра, так или иначе, решится моя судьба.
Скавр поспешил отыскать Мария, Сцеволу, Антония и Суллу.
— Я с приглашением от Марка Ливия. Отобедаем у него? — сказал он и, видя на лице Суллы явное нежелание, начал горячо убеждать его: — Прошу тебя, пойдем! Никто не будет лезть в твою израненную душу.
Сулла улыбнулся:
— Хорошо, Марк Эмилий, я согласен.
В день последнего, восьмого слушания круг последователей Друза и его собеседников настолько расширился, что на рассвете они все собрались в доме патрона. Люди третьего, четвертого классов, даже некоторые из низов пришли послушать своего любимца. Назавтра должно было состояться голосование, и эскорт Друза был в этот день особенно велик.
— Так значит, завтра, — сказал Сулла Друзу.
— Да, Луций Корнелий. Они привыкли доверять мне, все окружающие меня теперь, от всадников до самых низов. Я не вижу причины откладывать голосование на более поздний срок. Если мне суждено победить, это случится завтра.
— Нет сомнений, что тебя ждет успех, — сказал Марий, — и я сам буду голосовать за твой закон.
Идти было недалеко. Вот и дом Друза.
— Входите, входите, друзья мои! Проходите прямо в атрий, там мы и побеседуем, — радушно приветствовал толпу Друз, а Скавру шепнул: — Проведи остальных в мой кабинет. Я скоро распущу их, но перед этим по этикету с ними необходимо поговорить.
Пока Скавр и его спутники шествовали в кабинет, Друз направил свой эскорт через обширный внутренний дворик к дверям в задней стене колоннады. Некоторое время еще Друз постоял среди компании почитателей. Шутя и смеясь, он напутствовал их перед голосованием. Понемногу они небольшими группами начали расходиться, оставались лишь несколько человек. Наступили сумерки, и, пока не были зажжены лампы, тени густо легли за колоннами и в углах.
Замечательно! Последние посетители распрощались наконец со своим кумиром. Внезапно один из них бросился под покровом темноты к Друзу, и тот почувствовал острую обжигающую боль в паху. Остальные уже спешили прочь от дома Друза, торопясь достичь ночлега до наступления темноты, когда улицы Рима превращаются в полные опасностей трущобы.
Ослепленный болью, Друз стоял в дверном проеме с простертой рукой и молча наблюдал, как калитка пропустила последнего посетителя в дальнем конце двора. Затем обернулся, чтобы идти к друзьям, но в тот момент, когда он сделал шаг, из его груди вырвался крик боли и ярости. Что-то теплое и жидкое струилось по правой ноге.
Когда Скавр с друзьями выбежали на крик, Друз стоял на подгибающихся ногах, рука его была прижата к правому боку. На их глазах он отвел руку и с изумлением посмотрел на нее: она была в крови. Опускаясь на колени с широко открытыми глазами, он не мог перевести дух от боли.
Первым опомнился Марий. Он отвернул полу тоги Друза с правой стороны, и все увидели торчащий из паха нож.
— Луций Корнелий, Квинт Муций, Марк Антоний, идите за лекарями, — потребовал Марий. — Принцепс Скавр, прикажи зажечь лампы — все до единой!
Внезапно Друз снова вскрикнул; ужасный вопль взлетел ввысь и заметался из угла в угол, как летучая мышь. Тотчас послышались голоса, топот ног прислуги. Вспыхнули лампы, Корнелия вбежала в комнату и бросилась на пол, залитый кровью, к ногам сына.
— Убийца, — отчетливо произнес Марий.
— Надо послать за его братом, — сказала мать, вставая, вся в сыновней крови.
В суматохе никто не замечал шестерых детей, которые, прибежав с Корнелией, прятались теперь за спиной Мария и испуганно глядели на окровавленного Друза. Теперь он кричал беспрестанно по мере того, как боль нарастала. При каждом его крике дети начинали метаться, пока маленький Цепион не догадался обнять своего братишку Катона, заслонив от него лежащего.
197 
