Вернулась Корнелия и вновь беспомощно припала к ногам сына.
В этот момент появился Сулла, силой волоча Афинодора Сикула; он подвел его к Марию:
— Эта бесчувственная задница не хотела отрываться от обеда.
Врач, сицилийский грек, едва дышал в железной хватке Суллы:
— Его надо положить в постель, чтобы я мог осмотреть рану.
Марий, Сулла и трое слуг подняли мечущегося Друза и перенесли его на большую кровать, оставляя за собой широкую полосу крови. Лампы горели ярко — было светло, как днем.
Прибыли и другие лекари; Марий и Сулла оставили их и перешли в другую комнату, откуда они могли слышать беспрестанные крики Друза.
— Мы должны остаться здесь, — сказал Скавр.
— Да, мы не можем уйти, — подтвердил Марий, чувствуя себя старым и разбитым.
— Пойдем же обратно в кабинет, не будем мешать, — предложил Сулла, все еще дрожа от потрясения.
— Юпитер, я не могу поверить! — вскричал Антоний.
— Цепион? — спросил Сцевола, содрогаясь.
— Скорее Варий, испанский пес, — ответил Сулла сквозь зубы.
Так они сидели, чувствуя себя потерянными, бессильными, а в ушах стоял ужасный крик Друза. Вскоре они обнаружили, что Корнелия, как истая патрицианка, проявила гостеприимство даже в такую ужасную минуту, прислав им вино и пищу, а также слугу.
Наконец лекарям удалось извлечь нож. Это оказался инструмент сапожника с широким, изогнутым лезвием, идеальный для таких целей.
— Его повернули в ране, — пояснил Афинодор Сикул Мамерку. — Порваны все ткани, ничего невозможно сшить. Поражены сосуды, нервы, мочевой пузырь.
— Нельзя ли дать ему обезболивающего?
— Я уже приказал приготовить маковый сироп. К сожалению, ничто уже не в силах помочь.
— Вы говорите, что мой сын умрет? — спросила Корнелия.
— Да, госпожа, — с достоинством подтвердил лекарь. — Кровотечение внешнее и внутреннее одновременно, у нас нет средств прекратить его. Он умрет.
— Невыносимо страдая от боли? Нельзя ли заглушить эту боль? — умоляла мать.
— В фармакопее нет более эффективного наркотика, чем сироп из анатолийских маков, госпожа. Если это не поможет, то не поможет ничего.
Всю ночь Друз метался и кричал, кричал, кричал. Крик несчастного проникал во все отдаленные уголки огромного дома, держал в страхе ребятишек, которые плакали и вздрагивали, вспоминая ужасную картину: залитого кровью дядю Марка на полу.
Маленький Цепион все прижимал к себе младшего братишку Катона:
— Я рядом! Не бойся, с тобой ничего не случится!
Возле дома собралась огромная толпа; крики Друза были слышны и здесь, прерываемые всхлипыванием и рыданием сочувствующих.
Внутри, в атрии, собрался почти весь Сенат, за исключением Цепиона, Филиппа (благоразумное решение, подумал Сулла) и Квинта Вария. Что-то незаметно промелькнуло возле входа; Сулла осторожно проскользнул, чтобы полюбопытствовать. Это оказалась девочка, темноволосая и хорошенькая, лет тринадцати-четырнадцати.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он, внезапно возникая перед ней.
Она остановилась, пораженная и испуганная. Ее глаза блеснули ненавистью, но затем она их опустила.
— А кто ты, чтобы спрашивать меня об этом?
— Луций Корнелий Сулла. Так кто же ты?
— Сервилия.
— Иди спать, девочка. Тебе не пристало здесь находиться.
— Я ищу своего отца, — сказала она.
— Квинта Сервилия Цепиона?
— Да, своего отца.
Сулла рассмеялся, не пытаясь щадить ее или осторожничать:
— С какой стати ему быть здесь, если половина Рима подозревает его в убийстве Марка Ливия?
Ее глаза осветились радостью:
— Он действительно умирает? Это правда?
— Да.
— Прекрасно! — со злорадством воскликнула Сервилия и исчезла.
Сулла, пожав плечами, ушел в кабинет. Перед рассветом появился Кратипп:
— Марк Эмилий, Гай Марий, Марк Антоний, Луций Корнелий, Квинт Муций, хозяин зовет вас.
Друз теперь тихо бредил и стонал. Друзья поняли смысл этой перемены и поспешили в спальню, протолкавшись через толпу сенаторов.
Друз лежал белый как простыня, лицо словно маска, на которой оставалась еще капля жизни — чудесные, мудрые, огромные темные глаза. По одну сторону его стояла Корнелия, прямая и торжественная, по другую — Мамерк Эмилий Лепид Ливиан, тоже прямой и торжественный. Лекари ушли.
— Друзья мои, я должен попрощаться, — проговорил Друз.