121 
— Ты имеешь в виду, что твое чувство долга и преданность командиру означают, что ты должен мне оказать помощь? — уточнила она.
— Что ж, это так, мисс, — ответил Престон, — это и еще пару соображений.
— Значит, ты-то мне и нужен, Престон. Точно говорю. Думаю, я справлюсь сама, но будет проще, если ты мне поможешь. Мне нужно, чтобы ты сделал следующее…
Она была почти уверена, что призрак не сможет её подслушать, но всё равно понизила голос, и Престон без удивления выслушал её слова, сказав только:
— Что ж, сказано предельно ясно, мисс. Можете положиться на временно мне доверенную власть.
— Ик! Как это я тут очутился?
От стены свинарника пыталось оторваться, что-то серое, липкое и сильно пахнущее свиньями и пивом. Тиффани знала, что это Роланд, но только потому, что маловероятно, что именно сегодня тут, в свинарнике, могло оказаться сразу двое женихов. Он поднялся на ноги словно какое-то болотное чудище, с которого капала какая-то… ну, просто капало — вряд ли стоит вдаваться в детали. Какие-то частицы его издавали всплески.
Он снова икнул.
— Кажется, в моей спальне оказалась какая-то огромная свинья, и, похоже, я где-то потерял штаны, — произнёс он невнятно из-за алкоголя. Барон огляделся по сторонам, озарённый искрой понимания.
— Видимо, это не моя спальня, так? — произнёс он и медленно соскользнул в жижу.
Она почувствовала призрака. Наслаиваясь на смесь запахов от свинарника, он выделялся словно лиса в курятнике. И тут раздался голос призрака. Голос ужаса и отвращения: «Я чувствую тебя, ведьма, и других тоже. Но до них мне нет дела, но это новое тело не очень надежное… и у него собственные постоянные нужды. Я силён. Я иду. Ты не сможешь никого спасти. Сомневаюсь, что твоя отвратительная метла сможет увести четверых. Кого же ты оставишь? Почему бы не оставить всех? Почему бы не оставить утомительную соперницу, отвергшего тебя юношу и надоедливого мальчишку? О, я знаю, что именно ты думаешь, ведьма! »
«И вовсе я так не думаю, — подумала Тиффани. — О, возможно мне и было приятно увидеть Роланда, лежащим в свинарнике, но люди — просто люди. Они находятся во власти обстоятельств».
Но ты — нет. Ты даже больше не человек.
Рядом Престон с ужасающим чавканьем вытащил Роланда из свинарника вопреки возмущенному хрюканью свиньи. Какое счастье для них обоих, что они не слышали голос призрака.
Она остановилась. Он сказал четверых? Упомянул утомительную соперницу? Но здесь только она сама, Роланд и Престон, не так ли?
Она оглянулась на дальний конец поля в сторону скрытого лунными тенями замка. К ним со всех ног мчалась белая фигура.
Это должно быть была Летиция. Никто больше не носил всё время такое пышное белое платье. В голове Тиффани закружилась высшая математика тактики.
— Престон, уходи. И забери с собой помело.
Престон кивнул, потом с улыбкой отдал честь.
— К вашим услугам, мисс.
Летиция прибыла в пышных и очень дорогих белых туфельках. Увидев Роланда, который протрезвел настолько, что постарался прикрыть руками то, о чём она теперь всегда будет думать как о необузданных частях его тела, Летиция остановилась как вкопанная. Это движение вызвало хлюпающий звук, поскольку он был густо вымазан жижей из свинарника.
— Один из его дружков сказал мне, что они ради смеха бросили его в свинарник! — возмущённо выпалила Летиция: — И они ещё называют себя его друзьями!
— Думаю, они считают, что друзья нужны именно для этого, — рассеяно ответила Тиффани. А про себя она подумала: «Сработает ли? Ничего я не упустила? Понимаю ли я, что делаю? С кем это я разговариваю? Полагаю, я ищу какой-то знак, просто знак».
Раздался шорох. Она поглядела вниз. У ног сидела зайчиха, которая смотрела на неё, потом, без малейшего признака страха скрылась в траве.
— Я понимаю это как «да», — произнесла Тиффани, и почувствовала страх. В конце концов, было ли это знаком или просто слишком старым зайцем, который перестал пугаться при виде людей? И она была уверена, что спрашивать вторично, было бы плохим тоном, раз первый знак не был простым совпадением, так?
В это мгновение, в это самое мгновение, Роланд принялся петь, частично от того, что был пьян, а ещё возможно потому, что Летиция начала старательно его вытирать — начав сверху и спускаясь вниз, прикрыв при этом глаза, чтобы, как незамужняя девушка, не увидеть чего-нибудь недостойного или оскорбительного. А песня Роланда была известна: «Соловей мой, соловей! Голосистый соловей!»
121 
