— А Тимофей Лобанов не заслужил, по-твоему?
— Ежели б заслужил, райком бы дал команду, будь спок. Я это знаю, как делается, — работал в райкоме. Перво-наперво, — стал авторитетно разъяснять Егорша, — объявление в газете дают, невролог называется. Вся автобиография сообщается. А какая у Тимофея автобиография? В плену был? Так? Нет, что-то я этого в неврологах не читал. Не приходилось.
Михаил, опустив голову, тупо смотрел на хромовый, до блеска начищенный сапог. Слова Егорши смутили его. Черт знает, может, и в самом деле он поспешил со звездой…
— Вот так, друг ситный, — насмешливо заключил Егорша. — Пора отличать малосольные рыжики от горькуш. А то и за штаны могут взять. Не маленький. А ты из одной грязи едва вылез — в другую хлоп…
— Из какой грязи?
— Но-но! Думаешь, не знаю, как ты тут из-за попа травил… Имеется сведенье…
— А я и сейчас скажу: не знаю, за что закатали старика.
— Да? Забыл, значит, как он нам на мозги капал?
— Он нам капал, да весь вопрос — куда. Я что-то не помню, чтобы он у нас выманивал водку.
— Ну, водкой меня не купишь, — отрезал Егорша. — Выпить выпью, а ежели насчет политики, тут, брат, шалишь. Не за то у меня отец да дядя на войне головы сложили, чтобы я ушами хлопал. Мы, брат, так: пьем, гулям, а линию знам. И тебе советую насчет там всяких теплых чувств покороче. Понял?
— Каких, каких чувств?
— Родственных. Чего ты об этом попе разоряешься? Думаешь, там, где надо, не учитывают, что вы родственники?
— Сволочь! — коротко выдохнул Михаил.
Он до того рассвирепел, так взбеленился, что, кажется, скажи еще одно слово Егорша, и он бы бросился на него. Ведь это же надо придумать: он заступается за Евсея потому, что тот его родственник. Да ему и в голову никогда это не приходило. А приходило, уж если на то пошло, совсем другое. Приходило то, что Евсей два года колотил сани для колхоза, а кто теперь их будет делать? Кто будет выручать его как бригадира по скотному двору, по конюшие? А два сына у Евсея на войне погибли — это не в зачет?
И вот как раз в это самое время, когда Михаил на всю катушку собирался выдать Егорше, под окошками появилась Раечка — она шла с большим кузовом травы.
Егорша петухом высунулся в раскрытое окно, закукарекал:
— Раюша! Соседка дорогая! Давай на беседу.
— Некогда! — ответила Раечка.
— Чё некогда. Я музыку новую привез. Ей-бо. Вот Мишка рядом — не даст соврать.
Михаил выпучил глаза: какая еще музыка?
— Древесина пекашинская! Совсем тебе комары мозги выели. Надо девку заманивать, а он — какая музыка?
Подталкиваемый Егоршей, Михаил выглянул в окошко, небрежно махнул рукой, давай сюда, Райка.
И Раечка кузов с травой наземь и — к ним. Через зеленый картофельник. Красиво, легко начала выбрасывать белые ноги. А в избу вбежала — грудь ходуном, и такие радостные, такие летние глаза.
— А где музыка?
Егорша мелким бесом начал рассыпаться: Раечка, Раечка, дорогая соседка… Выставил из-под стола табуретку, обмахнул рукой.
Злость взяла Михаила:
— Райка, ко мне!
Раечка в замешательстве посмотрела на Егоршу, как бы спрашивая того: что у вас тут происходит?
— Ну! — нетерпеливо сказал Михаил.
И Раечка покорно, опустив голову, подошла к нему, села рядом на лавку.
Михаил притянул ее к себе:
— А ты, Райка, горячая. С тобой не замерзнешь.
Раечка по самые глаза залилась вишневым румянцем, выгнула стан.
— Не рыпайся! Не таких, как ты, объезжали. — Михаил торжествующе посмотрел на побледневшего Егоршу — что? выкусил? — и рывком перекинул девушку к себе на колени, так что у той колоколом вздулось пестрое ситцевое платье.
— Тяжелая ты, Райка, много в тебя добра сложено.
— Может, вам создать обстановочку, а? — язвительно спросил Егорша.
— Создай! Верно, Раечка? — Михаил с напускным ухарством откинул голову, сбоку посмотрел на Раечку.
У Раечки слезы стояли в глазах и губы были закушены…
Михаил все это сейчас вспомнил и подождал, покамест Раечка не прошла мимо.
Щеки ему и сейчас жег каленый стыд. Нехорошо, по-скотски все это вышло. Он терпеть не мог, когда Егорша начинал всякую пакость рассказывать про баб и девок, а разве он сам поступил лучше? Чем виновата Раечка? Прибежала к нему по первому слову — радостная, сияющая, на все готова. А он начал куражиться. Он начал показывать Егорше свою власть над девкой. Вот, мол, какой я, грязный, небритый, нечесаный, прямо с поля, древесина пекашинская, как ты говоришь, а давай потягаемся — чья возьмет?