106 
– Ты по своей природе человек, отягощенный виной.
– Я беспокоюсь о родителях.
– Они смирятся, им придется смириться.
– Мне иногда кажется, что в избавлении от чувства вины есть что-то постыдное.
– И это вполне естественно. И еще ты наверняка иногда чувствуешь неодолимое, острое желание – быть наказанным. Но при этом твои самые глубокие, самые важные мысли к этому мимолетному стремлению никакого отношения не имеют.
– Возможно, вы правы.
– Видишь, у нас еще остались слова.
Людвиг усмехнулся.
– Слова – это уже немало.
– Не исключено, что, кроме слов, вообще ничего нет.
– Значит, вы считаете, что…
– Ты не принадлежишь к тем героям, о которых мы только что говорили. И все указывает на то, что тебе нужно продолжать нынешнюю, естественную для тебя линию действия.
– Одной естественности мало.
– Именно так ты думаешь, и именно здесь, в твоем самом слабом пункте, проявляется чувство вины, тревога, что подумают родители, глупая забота о сохранении благородного лица. Ты огорчен. Ты все хотел бы устроить так, чтобы считать себя абсолютно правым и обладать стопроцентной уверенностью. Тебе кажется, что такое возможно.
– А разве нет?
– Нет.
– Я возьму еще пирожное… Значит, по-вашему, добродетель – это иллюзия?
– Понятие добродетели несет в себе вдохновение, оно важно, в каком-то смысле необходимо.
– И вместе с тем иллюзорно?
Мэтью видел, как там, на свежем воздухе, ирландец прикорнул под раскидистым орехом.
– Какой смысл в нашем разговоре? Немногие люди достигают этого пункта. Не хватает слов.
– А герои, о которых вы говорили?
– Сознание правильности своих действий может придать им силы – ненадолго.
Людвиг даже присвистнул.
– Кстати. Ты виделся с Дориной?
– Нет.
– Мне кажется, ты должен пойти.
– «Должен» – странно слышать это слово из ваших уст.
Оба рассмеялись.
– Ты сможешь увидеть ее у Тисборнов. В их доме все будет куда проще и куда менее драматично.
– Да, я знаю. – Людвиг едва не проговорился, что Гарс написал ему о Дорине. Более того, он чуть было не рассказал о человеке, убитом в Нью-Йорке на глазах у Гарса. И он решил о Гарсе сейчас не вспоминать. Он поддался нелепому чувству – что Мэтью его собственность. И открыл ему свое сердце. Как легко это случилось.
* * *
– Я принесла тебе ужин, – сказала Мэвис.
– Я спущусь.
– Ну тогда я заберу поднос. Миссис Карберри уже накрыла на стол.
– Нет, поужинаю тут.
– Все-таки, Дорина, лучше я отнесу вниз, а ты спустишься.
– Нет-нет, Мэвис, я поужинаю тут, пожалуйста, мне так будет лучше, я тебя прошу.
– Надеюсь, ты съешь с удовольствием. Я хочу, чтобы ты взяла немного мяса.
– Не выношу мяса.
– Я начинаю подозревать, что все твои беспокойства из-за недоедания.
Комнату Дорины, кроме пыли, наполняло еще и солнце, пронизывая ее длинными полосами света, отчего сестры едва видели друг друга. Солнце, отражаясь в оконных стеклах, слепило Дорину, и она отодвинулась, тряхнув головой. На ней был легкий белый пикейный халатик, не совсем чистый. Ноги босые.
Мэвис поставила поднос на кровать.
– Потом спустишься?
– Может быть.
– Миссис Карберри и Рональд смотрят телевизор в кухне. Мы могли бы с ними посидеть.
– Рональд меня раздражает.
– Ты же говорила, что ладишь с ним.
– Сейчас уже нет.
– Ну тогда посидим в гостиной.
– Я веду себя глупо, но…
– Посидим в гостиной молча. Я поищу тебе новую книжку.
– Мне не хочется читать. Я и ту книгу еще не дочитала. Она меня нервирует.
– Ну ладно, сойди вниз позднее, поговорим.
– Хорошо.
– Ты помнишь, что завтра в одиннадцать придет Клер?
Дорина вертела в пальцах пуговицу халата.
– Ты вчера намекнула, но я не придала значения, не знала, что уже все решено. Я же сколько раз говорила, что не хочу переезжать к Тисборнам.
– Но ты ведь согласилась.
– Нет, тогда мне просто хотелось прекратить разговор. Мэвис, я не могу ехать, пойми.
– Дитя мое, ты не можешь остаться тут навечно. И совсем не потому, что я хочу от тебя избавиться, ты же знаешь, я тебя люблю и во всем стараюсь помогать и оберегать. Но, позволяя тебе оставаться здесь, я, наоборот, гублю тебя. Ты становишься… это тебе вредит, становишься слишком замкнутой, я для тебя неподходящее общество, потому что мы слишком близки, и ты не видишь других людей.
– Понимаю.
– Надо постараться, сделать усилие, постараться делать то, что делают другие, уладить противоречия, бороться с ними, стать сильной, научиться жить среди людей. Сначала мне казалось, что покой тебе полезен, но получилось как раз наоборот. Ты прячешься от мира. Тебе нужны обыкновенные разговоры, наряды. Ты превращаешься во что-то нереальное, явление из сна.
106 
