98 
Дело происходило в маленьком домике с плоской крышей. Этот дом нам нравился гораздо больше, чем квартира в многоэтажке. Находилось наше жилье в квартале, где проживало местное население, «туземцы», приятные люди, со многими из которых мы подружились. Ночью часто спали на крыше. Лежали на матрасах, глядели на звезды, разговаривали. Лучшее время для нас всех. К тому же вся семья вместе, нечасто такое случается. Отец, к примеру, вот-вот опять уедет, где-то открывается новая больница с докторами «всех сортов», как выражается Бенджамин, имея в виду все цвета кожи. Отец постоянно в работе.
Несколько комнат первого этажа нашего дома, с земляным полом, выходят во двор. Дом не для «нашего уровня», другие белые называют нас «эксцентричными», но уж лучше я буду эксцентричной, только бы лежать ночью, глядя на звезды.
Мать сидит во дворе, пишет отчет в ВОЗ. Двор общий на несколько семей. Шумно, рядом играют дети, но мать работает, шум ей не помеха. Она сидит на подушке на краю довольно невзрачного водоема рядом с керамическим горшком, в котором бушуют пышным цветом лилии. Я сижу рядом, на мостике возле того же пруда.
Я не нарушала молчания после этого ее «Не знаю, Рэчел». Сижу, жду. На всякий случай. Может быть, она больше ничего и не скажет. Это я тоже пойму. Мы хорошо понимаем друг друга, «читаем мысли».
— Что ты об этом думаешь? — вдруг спросила она, не поднимая головы, не отрывая взгляда от бумаги.
Надо признать, я удивилась. Она спросила тихо, голосом не испуганным, но как будто растерянным, как будто ища у меня разъяснения. Похоже, она не удивилась бы, если бы я ее просветила.
— Ну, Ольга, тут что-то, по-моему, очень занятное. Смех, да и только, — ответила я, не раздумывая долго.
— Да, — кивнула она. — Да. да.
Мы замолчали. Она оторвалась от своей писанины. Время не казалось подходящим для серьезного разговора. Из-за детей. Какой-то карапуз сиганул в пруд, я едва его успела поймать на краю водоема.
— До меня только сейчас дошло, совершенно внезапно, как будто озарило, что что-то уже давно как-то не так. — сказала я наконец.
— Да, это началось, когда ему было семь.
— С той женщины в Нью-Йорке?
— Ее звали Мириам.
— Она еврейка? — Да.
— Это, конечно, неважно, какого они все рода-племени.
— Неважно.
В тон матери, тихо, осторожно, но немного испуганно я спросила:
— Значит, Джордж… какой-то не такой?
— Да.
— А… Симон что по этому поводу думает?
— Он первым заметил. Я страшно перепугалась, но отец посоветовал не пугаться, а думать. И я думала. Никогда так напряженно не думала за всю свою жизнь. И до сих пор думаю, Рэчел.
На этом наш разговор завершился. Я отвела мелкого хулигана к матери. Уж в том, что мы избегаем коренного мусульманского населения, нас никто обвинить бы не смог. Я тоже погрузилась в размышления. Уселась в своей спальне, больше похожей на конуру, чем на комнату. Хотя она была уютной и мне нравилась. Прохладно, кругом глина.
Запах земляной, приятный. Влажный, потому что я спрыскивала пол по утрам. И перед дверью двор поливала утром и вечером, чтобы прибить пыль.
Я выглянула наружу. Небо. Голубое небо. Жара.
Две мысли в моей голове.
Одна из них — Бенджамин. Одна из причин дурного настроя Бенджамина — ревность. Джордж все время с Хасаном. Хасан, правда, не упускает случая пригласить Бенджамина присоединиться к ним, в кафе посидеть и тому подобное, но Бенджамин горд и неприступен. Он видит в этом уловку. Я, к сожалению, его слишком хорошо понимаю, ибо и сама такая. Общение Джорджа с Хасаном сидением в кафе не ограничивается, в этом мы с Бенджамином уверены оба. Джорджа я спросила напрямик как-то ночью, под звездным небом.
— Мы беседуем, только и всего, — ответил он.
Его обычный ответ. И о других он сообщал так же лаконично: «Говорим… Он мне много рассказывает…»
Бенджамин сам отказался от «особых отношений», еще в Нью-Йорке, семилетним, с Мириам. Не понравилась ему Мириам. И впоследствии всегда отказывался. От этого никуда не денешься. Можно об этом думать, просто ужас сколько думать… Я и думаю. От чего я отказалась? Мне тоже много чего предлагалось, но я… предпочитала сидеть в кухне с миссис Джонс и кормить ее цыплят.
Бенджамин. Он хотел больше, чем ему предлагали. Он не желал быть попутчиком, ему хотелось, чтобы Мириам, Хасан или кто там еще, чтобы они его звали. Не думаю, что он стал бы хаять Мириам, если бы она пригласила его лично, собственной персоной. Ни с одним из наших домашних учителей Бенджамин не ходил гулять, потому что приглашали в первую очередь Джорджа, а его лишь так, заодно. «Дубина черная тупая», — пробормотал он как-то в адрес одного из наставников. Интереснее всего, что он вовсе не думает, что черные непременно тупы. Просто подобное высказывание лучше соответствует принятому им стилю поведения. И это меня пугает. Такая маска прилипает, и потом ее очень трудно отодрать. Бенджамину не нравится наше жилье. Он отпускает шуточки насчет «туземного стойбища», однако спать на крыше обожает, с местными дружит и с малышами охотно возится. Но я вижу, что в скучной современной квартире ему было бы уютнее. Со скучными современными соседями. В общем, Бенджамина заедает то, что он не особенный. Но и Джорджа никто не выделял, как особенного. Он обходился тем, что оказывалось в наличии. Он видел, что перед ним, а Бенджамин — нет.
98 
