ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Наступал тот час дня, когда свет, покидая землю, находит последнее пристанище в небесах. Высокие окна гостиной были распахнуты. Арабески птичьего пения, нарушаемого обычно человеческими голосами, сейчас беспрепятственно врывались в тишину комнаты. В догорающих отблесках дня Рейн Картер работала над картиной.

Это было на следующий день после крушения «райли». Бригада ремонтников довольно быстро вытащила автомобиль и оттащила его в гараж. От падения пострадал мотор, вдобавок туда затекла вода, несколько примялась крыша, но кроме этого никаких серьезных поломок не обнаружилось. В гараже пообещали, что через какое-то время машина станет, как новенькая.

Но сейчас Рейн не думала о машине. Не думала она и об Уильяме Море, хотя накануне вечером, прежде чем заснуть, мысли ее были заняты именно им. Картина полностью захватила ее. Этим утром Рейн приняла несколько важных решений относительно портрета, наметила, как надо действовать и, не откладывая в долгий ящик, начала осуществлять намеченное. На полу в гостиной расстелили простыню, на которую поставили мольберт, кухонный столик и стул. На столике лежали кисти и краски, большой холст был натянут на подрамник. Напротив, возле окна, на фоне одного из своих ковров, сидел Демойт. За окном виднелся краешек сада, несколько деревьев, а вдали над деревьями возвышалась башня школы. Перед Демойтом стоял стол, с разложенными на нем книгами и бумагами. По требованию художницы Демойт просидел тут большую часть дня и сейчас был уже несколько раздражен. Тем более, что большую часть времени Рейн не писала, а расхаживая туда и сюда, то разглядывала позирующего, то обращалась с просьбой чуть изменить позу, то уходила, принося различные предметы и раскладывая их на столе.

На Демойте был довольно потертый вельветовый пиджак и галстук-бабочка. Эта своеобразная капитуляция произошла вчера утром; после завтрака Рейн вдруг заявила: «Не сочтите меня капризницей, мистер Демойт, но — вот костюм, в котором я хочу вас изобразить». И выложила перед ним на стул этот самый наряд. Демойт промолчал, но тут же направился к мисс Хандфорт, чтобы объявить ей, как он относится к такого рода предательству. Ханди ответила так: «И без того понятно, что я ничего не знала, а если бы и знала, то не выболтала бы, и вы это прекрасно понимаете, этой чернявке». Демойт еще немного покипел, потом мысленно пообещал сделать нагоняй Мору, когда тот в очередной раз явится; после чего все же переоделся в предложенный наряд, в коем тут же почувствовал себя куда лучше и свободней, чем в прежнем.

Неспешно рассматривая сидящий перед ней объект, Рейн слышала голос отца: «Не забывай, что портрет должен иметь глубину, массу, и плюс к этому — декоративные достоинства. Не позволяй себе увлекаться головой или пространством настолько, чтобы забыть, что холст, помимо всего прочего, это еще и плоская поверхность, ограниченная рамой. Твоя задача еще состоит еще и в том, чтобы покрыть эту поверхность неким узором». Что не давалось Рейн, так это видение этого самого узора. И лишь совсем недавно ей открылось, каким именно он должен быть; а с этим пришло понимание, как надо писать лицо Демойта. Лицо у него болезненного желтоватого цвета, и все изрезано морщинами, будто сморщившееся яблоко. Резче всего эти морщины выступают у рта, которому на портрете, скорее всего, будет придано до некоторой степени саркастически-насмешливое выражение, столь характерное для старика. То же самое выражение отзовется более приглушенно в грозно сходящихся у переносицы кустистых бровях, проявятся в очертании глаз, и в глубоких морщинках, веером расходящихся от уголков. Множество тонких, бесконечно повторяющихся морщинок на лбу будут нести в себе тот же мотив, хотя в верхней части лица сарказм сменится долготерпением, а язвительность — печалью.

  40