— Двадцать.
— Слушайте, и мне двадцать. Какое совпадение! Вас как зовут?
— Эдвард.
— А меня Виктория. Вам нравится мое имя?
— Да… послушайте…
— Если у вас короткая фамилия, то имя должно быть длинным. Моя фамилия Ганн. А ваша?
— Слушайте, я должен вам сказать…
— Вы знаете, что этот дом принадлежит мне?
— Вы, наверное, богаты.
— Мой папа богат. Этот дом — его подарок. Это как-то связано с налогами. Выпейте еще.
— Слушайте, Виктория, я пытаюсь узнать, где можно найти человека по имени Джесс Бэлтрам.
— Никогда о ней не слышала.
— Это не она, а он. Он раньше жил здесь.
— Сочувствую. Он пропал в тумане прошлого.
— Может, кто-то другой знает?
— Папа совсем недавно купил этот дом. Здесь ужасные обои — мы бы, конечно, такие не наклеили. А прежние хозяева уехали. На этой территории царствую я. Вы мой первый гость!
— А где ваш папа?
— В Филадельфии. Зарабатывает еще больше денег. Я буду жить здесь совсем одна, не считая Сталки.
— Вот как. А кто такой Сталки?
— Мой серенький котик. Он еще на карантине. Я по нему ужасно скучаю.
— Не могли бы вы дать мне…
— Он весь серенький, только белое пятно спереди. Он такой умный. Он думает, что он человек.
— Не могли бы вы дать мне адрес прежних хозяев дома?
— Они оставили банковский адрес. Их фамилия — что-то вроде Смит. Адрес у меня где-то наверху.
— Если бы вы…
— Вам так нужен этот Бэлтрам?
— Он мой отец.
— И как он пропал?
— Это длинная история.
— Извините. Вы, наверное, решили, что я чокнутая.
— Вы очень милая. Но вам не следовало меня впускать. Я мог оказаться насильником.
— Ну, насильник насильнику рознь. Поцелуйте меня, Эдвард.
Эдвард с ума сходил от раскаяния и горя. Он ходил по этим адресам, питаемый надеждой. Он все еще воображал, как будет замечательно, когда он найдет Джесса. Он молился: «Дай мне, пожалуйста, найти Джесса, только дай мне найти его, и все будет хорошо». Он представлял, как расскажет Джессу о своих приключениях, как тот будет смеяться. В этих видениях Джесс являлся сильным, здоровым, помолодевшим, излучавшим энергию и красоту. Он и в самом деле пережил метаморфозу, принял новую форму и вернул свои прежние силы. Иногда Эдвард чувствовал, что так оно и должно быть, что Джесс не только жив, но и находится где-то поблизости. Он словно дразнил сына своим отсутствием; может быть, даже наблюдал за ним. На улице Эдвард все время видел его двойников, иногда преследовал их. Один раз он выскочил из автобуса и бросился назад, увидев из окна Джесса среди прохожих. Эта надежда давала ему занятие и программу на каждый день. Он с утра отправлялся на поиски, а возвращался поздно. Эдвард избегал Гарри. Ему представлялось, что Гарри винил его за то, что произошло в Сигарде, хотя, конечно, ни слова об этом между ними не было сказано.
Вернувшись домой, он нашел целую груду писем, в основном от миссис Уилсден. Он просмотрел каждое, убедился, что они были по-прежнему исполнены ненависти, и выбросил, не читая. Было еще два письма от Сары Плоумейн. Она жаловалась на разную чепуху. Их он тоже читать не стал. Стюарт оставил ему записку со своим адресом, а Томас прислал письмо с просьбой зайти. Эдвард чувствовал, что не готов встречаться ни с одним из этих менторов. Он хотел сначала найти Джесса и освободиться от этого ужаса. Если он и в самом деле, не во сне и не в бреду, видел Джесса в реке, то он повинен в убийстве. Во второй раз. Он бросил Джесса, убежав к женщине, как бросил Марка. Сходство этих предательств не могло быть случайным, и страдания от двух преступлений смешивались в мозгу Эдварда, усиливая друг друга. Он пытался заглушить боль: говорил себе, что если он и правда видел Джесса под водой, то наверняка тот уже утонул, умер, и его нельзя было спасти. У Джесса был такой умиротворенный, такой отрешенный вид, словно он обрел покой; совсем не похоже на тонущего, который задыхается и борется за жизнь. Но если он не был мертв, а лишь погрузился в один из своих трансов? Что, если он только что свалился в воду, а когда Эдвард отвернулся, его унес поток и он утонул? Удивительное спокойствие, написанное на лице Джесса, укрепляло Эдварда в первоначальном мнении, что образ был иллюзией, и он цеплялся за эту мысль. Ведь он уже решил, что ему все пригрезилось, и разве это не доказано? Увы, ничто, кроме самого Джесса, не могло служить доказательством, а без доказательств Эдвард был обречен на вечные мучения. Возможно, это наказание за то, что он сделал с Марком? Прежде он хотел наказания, но только не такого. Он искал искупительной кары, а не усугубления вины. Иногда его утешала лишь мысль о том, что у него всегда остается возможность самоубийства.